Семен файбисович картины. Современные российские художники: Семен Файбисович

25.10.2020

Правительство Москвы
Департамент культуры города Москвы
Российская академия художеств
Московский музей современного искусства
Галерея Риджина

представляют

Семён Файбисович

«Очевидность»

Московский музей современного искусства и галерея Риджина представляют масштабную выставку Семена Файбисовича, охватывающую два последних периода творчества художника: живописный проект «Очевидность» первой половины 90-х годов прошлого века и цикл «Разгуляй», созданный недавно, когда художник вернулся к живописи после двенадцатилетнего перерыва.

Проект «Очевидность» первой половины 90-х посвящен исследованию того, как мы смотрим на мир. Тогда меня занимала оптика человеческого зрения: «слепые пятна», перемещающиеся в глазу поверх «обычной» картинки мира, эффекты остаточного зрения, когда негативы реального мира появляются на экранах закрытых век и живут там уже собственной жизнью, раздвоение изображения, когда глаза перестают работать как бинокуляр... Словом, речь о различных оптико-физиологических «промежуточных слоях», через которые мы, как правило, не замечая их, смотрим на мир. Или не замечаем совсем другой мир, в который они нас увлекают: в эдакий «абстрактный реализм» или «реалистическую абстракцию», где теряет смысл извечное противопоставление предметности и беспредметности, реальности и абстракции, где иначе соотносятся цвета и строится пространство. До этого, играя в гляделки с гипнотизирующим удавом советской реальности и так создавая его портрет, я был озабочен вопросом «что мы видим?», но тут удав сдох, и смотреть стало не на что — а привычка к напряженному вглядыванию осталась, побудив зрение перефокусироваться с результата на процесс, с общественного на личное.

Цикл «Разгуляй» создан сейчас — когда я вернулся к живописи после 12-летнего перерыва, озадаченный уже обоими вопросами одновременно: и «на что мы смотрим?», и «как?». Окружающая реальность вновь обрела гипнотичность, и так опять приковала мое внимание. При этом между ней и нашими глазами все множатся «промежуточные слои» — теперь психологические, социокультурные. Над их созданием поработали и технологические революции новейшего времени, включая «тотальную мобилизацию» (от слова «мобильник») зрения, и постмодерн, отменивший координатность и заменивший своей шизоидностью советскую паранойю, и гламур, затопивший все информационное и культурное пространство, подхвативший знамя соцреализма в деле подмены глянцевым миром реального, который вновь по умолчанию стал неказистым, неправильным, неинтересным. Вот я и попытался, создавая адекватный портрет новой эпохи, одновременно преодолеть навязываемые стереотипы и адаптировать «веяния времени»: отлить аутсайдерскую жизнь бомжей в эпические формы, соединить предельно демократичное — съемку мобильником — с качественной живописью, фотошопные приколы — с живописными приемами... Словом, всячески несовместное по всякому совмещается в попытке сотворить эдакий «новый синтез» из нынешнего культурного мусора.

Еще представляемые проекты связывает то, что при существенно разных их идеологии, философии, технологии производства, характере живописи etc. сквозной установкой проходит апелляция автора к личному опыту каждого зрителя: ему предлагалось и предлагается только то, что он и сам постоянно видит — просто в собственных версиях и своими глазами (в своих глазах).

Семён Файбисович

Подробная биография

Персональные выставки:

Москва Моя. Музей Москвы. Москва, Россия
Остаточное зрение. VLADEY Space. Москва, Россия

Мой двор. Галерея Риджина. Москва, Россия

Три в Одном. 4-я Московская Биенале Современного Искусства. Специальный проект. Красный октябрь. Москва, Россия

Очевидность. Московский музей современного искусства. Москва, Россия

Разгуляй. Галерея Ikon. Бирмингем, Англия

Камбэк. Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия

Возвращенные ценности 2. Живопись. Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия

Ранняя живопись и графика в рамках галерейного проекта Архивация современности. «Крокин Галерея». Москва, Россия

Возвращенные ценности. Живопись. Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия
Всему свое время, всему свое место... Инсталляция на основе фото. Музей и общественный центр им. Андрея Сахарова. Москва, Россия
Узел под соснами. Двойной сеанс. Видеоинсталляция. «ТV-галерея». Москва, Россия

Каждый охотник желает знать... Фотоинсталляция. «XL-галерея». Москва, Россия
Живые и мертвые (воспоминание о лете). Видеофотоинсталляция. Галерея Марата Гельмана. Москва, Россия

Наш пух. Фотография. Зверевский центр современного искусства. Москва, Россия

Холодок бежит за ворот. Живопись, инсталляция. «L-галерея». Москва, Россия

Прощальный юбилей (совместно с Б. Орловым). Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия

Хроника текущих событий. Живописная инсталляция. «Якут Галерея». Москва, Россия

Очевидность. Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия

Последняя демонстрация. Живописная инсталляция. Галерея РИДЖИНА. Москва, Россия

Galerie Inge Baecker. Кельн, ФРГ

«Первая Галерея». Москва, Россия

Phyllis Kind Gallery. Чикаго, США

Phyllis Kind Gallery. Нью-Йорк, США

Групповые выставки (избранное):

Борщ и шампанское. Избранные произведения из коллекции Владимира Овчаренко. Московский музей современного искусства. Москва, Россия

Зазеркалье: Гиперреализм в Советском Союзе. Zimmerli Art Museum at Rutgers University. Нью-Брансуик, США

Реконструкция II. Фонд Екатерина. Москва, Россия

Команда, без которой мне не жить. Галерея РИДЖИНА, Москва
Metropolis: ReflectionsontheModernCity. Birmingham Museum and Art Gallery. Бирмингем, Великобритания
Moscow & Muscovites. Almine Rech Gallery. Париж, Франция

Русское современное искусство сегодня - выбор Премии Кандинского (Куратор - Андрей Ерофеев). Arts Santa Monica. Барселона, Испания

Russian Turbulence (curated by Etienne Macret). Charles Riva Collection. Брюссель, Бельгия
Заложники пустоты. Государственная Третьяковская галерея. Москва, Россия

Предельно/Конкретно. КГАУ «Музей современного искусства» PERMM. Пермь, Россия
Negotiation- Today’s Documents 2010. Today Art Museum. Пекин, Китай

Next of Russia. Сеул, Южная Корея

Движение. Эволюция. Искусство. Фонд культуры «Екатерина». Москва, Россия

Художники против государства/Возвращаясь в перестройку. Галерея Рона Фельдмана. Нью-Йорк, США

The Russian vision of Europe. Europalia. Брюссель, Бельгия

Москва-Berlin/Берлин-Moskau. 1950-2000. Искусство. Современный взгляд. Государственный исторический музей. Москва, Россия
Nostalgic Conceptualization: Russian Version. Schimmel Center for the Arts, Pace University. Нью-Йорк, США

Semyon Fajbisowitsch, Allen Jones, Timur Novikov, Robert Rauschenberg, Andy Warhol. Bleibtreu-Galerie. Берлин, Германия
Berlin-Moskau 1950-2000. Мартин-Гропиус-Бау. Сентябрь 2003 - январь 2004. Берлин, Германия
Новый отсчет: Цифровая Россия вместе с Sony. Московский дом художника. Москва, Россия

Актуальная русская живопись. «Новый Манеж». Москва, Россия
Pro Зрение. II Международный фестиваль фотографии. Нижний Новгород, Россия

Русские художники - Энди Уорхолу (в рамках фестиваля «Неделя Уорхола в Москве»). Выставка Галереи Марата Гельмана. Москва, Россия

Искусство ХХ века. Новая постоянная экспозиция Государственной Третьяковской галереи. Москва, Россия
Сериалы. ГЦСИ, Манеж. Москва, Россия

Музей современного искусства. Русское искусство конца 50-х - начала 80-х. Проект А. Ерофеева. ЦДХ. Москва, Россия
Act 99. Австрия - Москва. Музей г. Вельс - Манеж. Москва, Россия
Послевоенный русский авангард. Собрание Юрия Трайсмана. Государственный Русский музей. Санкт-Петербург,
Россия - Государственная Третьяковская галерея. Москва, Россия - Музей Университета Майами. Майами, США

История в лицах. Передвижная выставка по городам российской провинции. Институт «Открытое общество», Государственный музей-заповедник «Царицыно». Москва, Россия

Nonconformist Art from the Soviet Union. Zimmerli Art Museum. Университет Ратгерс. Нью-Джерси, США

Before Neo and after Post - The New Russian Version. Lehman College Art Gallery, Бронкс, Нью-Йорк, США

Old Symbols, New Icons in Russian Contemporary Art. Stewart Levi Gallery. Нью-Йорк, США

Монументы: трансформация для будущего. ICI. ИСИ. ЦДХ. Москва, Россия

A Mosca... A Mosca. Villa Campoletto. Эрколано. Galleria Comunale. Болонья, Италия
Glasnost Under Glass. Университет Огайо. Колумбус, США

Adaptation and Negation of Socialist Realism. The Aldrich Museum of Contemporary Art. Риджфилд, США
Painting in Moscow and Leningrad. 1965-1990. Columbus Museum of Art. Колумбус, США
Bulatov, Faibisovich, Gorokhovski, Kopystianskiye, Vassilyev. Phyllis Kind Gallery. Чикаго, США

Фото в живописи. «Первая Галерея». Москва, Россия
Behind the Ironic Curtain. Phyllis Kind Gallery. Нью-Йорк, США
Moscow-3. Eva Pol Gallery. Западный Берлин, ФРГ
Von der Revolution zur Perestroika. Sowietische Kunst aus der Sammlung Ludwig. Musee d’Art Modern. Сент-Этьен, Швейцария

Ich lebe - Ich sehe. Kunstmuseum. Берн, Швейцария
Glastnost. Kunsthalle in Emden. ФРГ
Beyond the Ironical Curtain. Galerie Inge Baecker. Кельн, ФРГ
Лабиринт. Дворец молодежи. Москва, Россия

Direct from Moscow. Phyllis Kind Gallery. Нью-Йорк, США
Ретроспекция: 1957-1987. Т.О. «Эрмитаж». Москва, Россия

Выставки Горкома графиков на Малой Грузинской. Москва, Россия

Музейные собрания:

Time Magazine, Нью-Йорк, США
Ludwig Collection, Ахен, Германия
Музей современного искусства стран Восточной Европы (Ludwig Collection), Будапешт, Венгрия
The Jane Voorhees Zimmerli Art Museum, Нью-Брансуик, Нью-Джерси, США
Kunsthalle in Emden, Эмден, Германия
Музей современного искусства, Лодзь, Польша
Музей актуального искусства ART4.ru, Москва, Россия
Московский музей современного искусства, Москва, Россия
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
Государственный литературный музей, Москва, Россия
Московский дом фотографии, Москва, Россия
Музей Москвы, Москва, Россия

#СВОИМ ПУТЕМ

/ СЕМЕН ФАЙБИСОВИЧ – ХУДОЖНИК, ДЛЯ КОТОРОГО ВАЖНО НАЩУПАТЬ И ЗАФИКСИРОВАТЬ НЕРВ ВРЕМЕНИ. ОН ВСЕГДА В ОСОБЫХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯХ С МЕСТОМ И ЭПОХОЙ, ПОЭТОМУ ЕГО ТВОРЧЕСТВО АКТУАЛЬНО И НЕ ОСТАВЛЯЕТ РАВНОДУШНЫМ НИКОГО /

Текст МАРИНА ФЕДОРОВСКАЯ
фото ВЛАДИМИР ДОЛГОВ

Когда мы впервые обратились к Семену Натановичу Файбисовичу с предложением сделать обложку для осеннего номера, он только вернулся в Тель-Авив, где сейчас живет, из Москвы, где в Музее Москвы еще шла его выставка. Файбисович был увлечен фактурами и сперва не представлял, как в это впишется предложенная тема. Но через несколько часов художник сообщил, что идея есть: к нему в гости собирался сын со своей дочкой Кирой, так что тема семьи обещала раскрыться по-настоящему.

Семена Натановича Файбисовича очень любит публика – коллекционеры и просто зрители, так что выставка «Москва Моя», на которой были представлены два последних цикла: «Мой двор» и «Казанский В», прошла с большим успехом. Два цикла про диаметрально противоположные составляющие жизни почти каждого москвича – свое, почти приватное, статичное пространство двора и общественное пространство – с его динамикой и мельканием незнакомых лиц. Фотореализм Файбисовича – с психологическим лицом. С конца 70-х он наблюдает общество через личный взгляд на мир с помощью своей кисти и фотоаппарата.

– Вы работаете с реалистичным искусством на протяжении всей жизни. Как менялась эта реальность в разные периоды?

– Дело в том, что в советские времена у меня возникла потребность написать портрет окружающей реальности. Собственно, то, чем я тогда занимался, – создание портрета советской эпохи. У меня было ощущение кролика, глядящего в глаза удаву. Я понимал, что, скорее всего, ничем хорошим это не кончится, но глаз отвести не мог – так меня все это завораживало. Жуть, в которой просвечивает другая реальность – не созданная большевиками, а в результате семи дней творения. А потом как-то неожиданно оказалось, что сдох не кролик, а удав. Я его пересмотрел. И тогда начался следующий период: напряжение, которое гипнотизировало тот воздух тоталитаризма, ушло, привычка к напряженному вглядыванию осталась, а смотреть стало вроде как уже не на что. И мой следующий период (проект «Очевидность») был про то, как мы смотрим, а не на что. О тех фильтрах, через которые мы смотрим на мир, не замечая их. Я просто старался передать на холсте то, что видел с закрытыми глазами. Я фиксировал остаточное зрение, слепые пятна в глазу. В этот период мои картины выглядели зачастую совершенно абстрактно, следы реального мира на экранах закрытых век меняются, трансформируются и, наконец, исчезают. Это выглядит как абстракция, но на самом деле это реализм – то, что видишь реально. Потом я в 1995 году вообще от визуальных занятий отошел и живопись бросил. И вернулся спустя 12 лет.

– А почему?

– Это были и личные обстоятельства, и критики меня уничтожили и думали, что это навсегда. Я в какой-то момент просто хлопнул дверью, хотя никакого кризиса у меня не было. Я написал свои лучшие работы и бросил все это. А в начале 2000-х вернулся с авторской фотографией, с какими-то инсталляциями, и только после пятого года опять потянуло на живопись. Началась новая эпоха, и захотелось снова создавать ее портрет – уже с ее новым лицом и средствами, адекватными новому времени, – так возникла затея смешанной техники. Сперва бралась картинка, снятая на мобильник, с очень слабым разрешением, а потом в фотошопе и кистью я плохую фотографию превращал в хорошую живопись. Это трехчастная технология: фотография – фотошоп – печать на холсте, и сверху – настоящая живопись, которая позволяет выразить ровно то, что я хочу сказать. Мне казалось, я нащупал язык, адекватный времени. А совсем недавно, когда я в Израиле обосновался, у меня возник проект, который стал естественным продолжением этих всех предыдущих. Я в принципе не стратег – я делаю то, что мне интересно. Я просто стал фотографировать и почувствовал, что за некоторыми картинками, за каждым камнем здесь что-то прет изнутри, какая-то энергетика, какой-то гений места, что в тех фактурах есть что-то очень древнее. И захотелось с этим поработать. Я купил подходящий фотоаппарат и в этом проекте полностью отказался от красок и кисти, это чисто цифровая живопись. Тем не менее финальный продукт – картина – полностью печатается на холсте и выглядит как настоящая живопись.

– По профессии вы архитектор, что вы строили?

– Я работал в одном ЦНИИ, где строить было нечего, а когда наметилась Олимпиада-80, я буквально с улицы, с папкой своих архитектурных студенческих проектов, пришел в 4-й Моспроект. Здание, которое я построил, – пресс-центр Олимпиады, теперь это Дом прессы на Новинском бульваре, где долго были «РИА Новости». Я, конечно, не единственный в команде авторов, но принял активное участие в его проектировании. И уже в процессе решил, что больше не хочу этим заниматься. Чем больше ты можешь, тем больше на тебя вокруг все обижаются, и вообще, «сиди тише, не высовывайся» как принцип жизни мне не подходил. Я нашел работу архитектора в Худфонде Союза художников, где был свободный график, и я стал заниматься станковой живописью систематически – полдня писал для себя, а потом ехал в контору, где тоже надо было картины делать. Так и набивал руку. Я же в масляной живописи самоучка, начал учиться под 30 лет.

– Вы несколько раз все меняли, бросали и вновь начинали, как возрождался интерес к творчеству?

– Творчество никогда не заканчивалось. Просто оно принимало разные формы. Когда я бросил живопись, я переключился на литературные занятия, и в этом пространстве себя выражал, тем более в 90-е это было более востребовано. И когда я остывал к визуальным, я брался за литературные формы, а потом занимался фотографией. Да, я спустя 12 лет занялся снова живописью – такое вообще редко бывает в истории искусства, и еще реже успешно. Похоже, в моем случае это получилось.

– По поводу успешности: в 70-80-е вы выставлялись в легендарном выставочном зале на Малой Грузинской, где на вас обратили внимание американские кураторы – так сказано в Википедии. Как это было на самом деле?

– Да, это и мне было страшно интересно. Я ни в какие группы не входил и был всегда сам по себе. Никуда не вписывался, в свете прожекторов не оказывался. Занятия искусством были побочными: деньги я зарабатывал как архитектор, а в свободное время увлекался живописью. У меня даже в мыслях не было, что это когда-то где-то будет продаваться. Два раза в год я выставлялся на отчетных выставках на Малой Грузинской, в выставочном зале Профсоюза графиков. Рассмотреть что-то в этой коверной развеске во всю стену было невозможно. Но меня все-таки заметили американцы. Это был 1985 год, когда Рейган и Горбачев встретились в Рейкьявике и ни о чем не договорились, кроме культурного обмена. И вот в рамках этого культурного обмена сюда десантировалась команда нью-йоркских галеристов, дилеров и коллекционеров. Они ходили по мастерским андеграундных художников, но меня в этом списке не было. Мои работы они увидели на выставке на Малой Грузинской, ткнули пальцем и попросили привезти их ко мне в мастерскую. Я стал им что-то показывать, и они буквально начали визжать. Они захотели вывезти мои работы, но у них это вышло только через пару лет, когда перестройка пошла полным ходом. Меня вытащили на западный рынок, пошли выставки и продажи. Я был одним из героев русского бума. Я никому не хотел понравиться, но попал в струю. А поскольку здесь я не был ни в одной группе и держался сам по себе, меня стали довольно активно задвигать. На взгляд критиков, которые взяли власть, я делал не то, что было в тот момент надо: они приветствовали соцарт, концептуализм, а у меня была потребность говорить со своим временем, с людьми, с Богом на своем языке. Поэтому я оказался в опале и ушел. C 2000-х меня начали уговаривать: возвращайся, мол. Я долго отбивался, но возник мой личный интерес изнутри, и мое возвращение в искусство совпало с моим появлением в топе продаж. В 2007–2008 году начался второй русский бум. В Лондоне прошел аукцион Phillips de Pury, где впервые за долгие годы было представлено много русского современного искусства. Такая первая крупная заявка на новую волну. И я вновь проснулся знаменитым. На том аукционе появилась коллекция Джона Стюарта из Нью-Йорка – у него было несколько моих работ, Булатов, Кабаков. И мне прямо из зала аукциона позвонил галерист Владимир Овчаренко (галерея «Риджина»), и я своими ушами слышал аплодисменты после того, как работа «Солдаты» из цикла «На вокзале», выставленная за 50 тысяч фунтов, ушла за 500 тысяч.

– Сегодня у вас два места жительства – Москва и Тель-Авив. Как ваше чувство дома перетекает из одного места в другое?

– Оно, к сожалению, скорее, рассасывается, и в этом смысле состояние не очень комфортное. С одной стороны, я дома и там, и тут, но по большому счету, не дома – ни там, ни тут. Москва меня как-то вытеснила, у меня с ней в связи со всеми трансформациями последних лет испортились отношения. Они всегда были сложные, напряженные, но были, а в последнее время разговор, который я вел всю жизнь, закончен. Москва была моей музой во все времена и во всех жанрах, а в Израиле я что-то свое нашел, и мне Тель-Авив очень нравится, особенно тот район, где я живу... Но мне все время снится назойливый сон, что я ищу квартиру и переезжаю с одной квартиры на другую, и везде что-то не то, а где я на самом деле живу, я вспомнить не могу.

– Тема нашей обложки, семья, не всегда связана с художником. А с вами она связана напрямую. Расскажите о вашей семье немного.

– У меня было две жены, от первой – один сын, от второй – два. И еще две девочки между ними внебрачные. Я поддерживаю отношения только с первой женой. Вот так сложилась жизнь. Но при этом со всеми детьми у меня прекрасные отношения. Их у меня пятеро, и уже шестеро внуков. Я их всех друг с другом перезнакомил, они теперь все друг с другом общаются, а я с ними. Вот именно их я и ощущаю как свою семью. Они живут в разных странах. К сыну и внучке Кире я летаю в Брно, а они весной приезжали ко мне в Тель-Авив. Там рядом живет еще один мой сын. И мне с ними интереснее всего. Дружеское общение стало фрагментарным, светской жизнью я никогда не интересовался. А со своими детьми я счастлив общаться всегда. Такая у меня семья – несколько расползшаяся топографически, но при этом самая теплая и любящая.

#Творческая кухня художника – между подрамниками и красками, воображением и образами, увиденными на улицах

#В квартире на Новорязанской улице Семена Файбисовича всегда ждут его холсты, кисти и палитры, чтобы он в любой момент взялся за живопись

Семена Файбисовича считают классиком фотореализма. А между тем к этому рубежу он шел совсем непростым путем, пережив затяжной творческий кризис. Сегодня его работы стоят огромные суммы на мировых аукционах, а лучшие музеи с удовольствием показывают его выставки. Большая экспозиция художника «Моя Москва» , организованная галереей «Риджина» , недавно открылась в Музее Москвы . И кажется, это закономерность, потому что не так уж много найдется художников, чье искусство столь сильно связано именно с Москвой. Файбисович, конечно, бытописец Москвы. Его герои - обычные прохожие, дворовые бабушки, продавцы, модные девицы, гастарбайтеры, бомжи и милиционеры - те самые городские типы, что и составляют настоящий городской колорит. Однако некоторое время назад Файбисович был вынужден уехать из города, который он всегда называл своей музой. О том, почему он покинул Москву, о своих персонажах, а также о том, зачем он постит котиков в Facebook, Семен Файбисович рассказал ARTANDHOUSES.

В своих интервью вы часто называли Москву вашей музой. Недавно вы переехали в Тель-Авив. Стал ли он вашей музой?

Говорить о Тель-Авиве как о музе пока рано, потому что я переехал не так давно. Однако там сразу родился новый проект. Уже из того воздуха родился, из тех эмоций. А Москва - это муза всей жизни. Почти всё, что я делал в живописи, фотографии, прозе, - это разговор о ней, с ней.

Почему вы решили переехать?

Мне стало тяжко ходить по родному городу. У меня с ним всегда были сложные, противоречивые отношения, но интересные, интригующие - вот я их и выяснял. А сейчас просто противно стало, выяснять больше нечего. Когда Советский Союз рухнул, труднее всего было представить, что в каком-то виде он вернется. А теперь опять кругом он. Я перестал ощущать Москву своей, и это серьезная травма. Моя Москва - это занюханные дворы и задворки, пустыри, киоски, трещины на асфальте, бездомные собаки, бомжи. А Собянин всё зачищает, вытравляет из города жизнь. То, что я люблю, чем я питался как художник, исчезает на глазах. Уж не говоря, что у прохожих на улицах и попутчиков в общественном транспорте на лица вернулось «советское» выражение.

Насколько вам интересна художественная жизнь в Тель-Авиве?

Я с ней практически не связан, не вошел в нее. И как понял, в нее войти довольно сложно. Налицо защита от внешних воздействий, от новых предложений. С одной стороны, всё держится на протекции и рекомендациях, с другой - черта с два их получишь. Пока и близко нет возможности представить там свой новый проект, а его надо представлять именно там.

Можете рассказать, что за проект?

Проект в Музее Москвы держится на «плохом» качестве - на низком разрешении исходных имиджей, а дальше с ним идет игра, которая заканчивается «настоящей» живописью. А в новом проекте игра основана на высоком качестве имиджа, и на выходе чисто цифровая живопись. При этом суть игры - стремление вытащить разными способами из реальных окружающих фактур «ауру места», его историческое обаяние, что прячется за внешней непритязательностью.

У вас нет страха перед новыми технологиями?

Есть, но этот страх преодолевается желанием получить, что хочется. Я так и фотошоп освоил. Всё началось с проекта «Мобилография» в 2005 году. Ребята, которые придумали этот проект, пригласили несколько художников, раздали нам телефоны Nokia с камерой 0,6 мегов, сказали: «Снимайте что хотите, а мы это потом растянем в большой размер и выставку сделаем». Камера того телефона не могла сделать нормальную фотографию, поэтому была обречена творить свою реальность, а мне очень понравилось ее творчество, и я стал ей помогать. Но когда имиджи механически увеличили до 80×120 и выставили в МДФ, я расстроился: это было совсем не то, что я видел на крохотном экране и вожделел увидеть в печати. Потенция, возбуждавшая меня, испарилась, но я не хотел сдаваться и попросил своего друга дать мне несколько уроков работы в фотошопе. Постепенно освоил его и научился, увеличивая, вытаскивать из картинок то, что хотелось. Но чего-то всё же не хватало - и тут внутренний голос и начал нашептывать: возьми в руки кисти. Так и родился в 2007 году проект, два последних цикла которого я показываю в Музее Москвы.

У вас не было комплекса живописца-самоучки? Ведь по образованию вы архитектор?

Может, когда-то и был, но я об этом уже забыл. Потому что давно понял, что я профессиональный дилетант. В архитектурном институте и прозу начал писать - именно там понял и ощутил, что такое творение как процесс и как результат; что на самом деле неважно, что ты делаешь: роман пишешь или картину или дом строишь. Главное, иметь, что сказать, и владеть языком для этого высказывания.

Вы себя чувствуете больше художником или писателем?

Сложно сказать. Одновременно заниматься большими живописными и литературными проектами невозможно. Так что, занимаясь живописью, ощущаю себя художником - мне даже неудобно, когда меня писателем называют. И наоборот.

Вы достаточно скандальный писатель, выходили многочисленные возмущенные рецензии на ваши романы. А как художник вы намного меньше возмущаете публику и профессионалов.

Почему? Это сейчас меня записали в классики. В свое время очень даже скандалистом слыл в пространстве современного искусства, потому что всегда делал не то, что говорили критики и кураторы, а то, что мне самому хотелось делать, - хронически не совпадал с «генеральной линией», не был ни концептуалистом, ни соц-артистом. Критики объясняли сначала, что я безнадежный аутсайдер, потом начали объяснять, что я мертвый художник. Стебали каждую выставку, так что в какой-то момент я не выдержал и начал публично объяснять, что я сам о них думаю. Так и оказался скандалистом: надо же, мы его закапываем, а он рыпается - какая невоспитанность!

Вам важна полная достоверность, полное обнажение человеческой личности? Ведь вы пишете далеко не парадные портреты.

Почему? Есть и парадные. Например, портрет моего слабоумного друга Володи: он специально приосанился. Или парадный портрет старушек. Вот сидят на скамейке во дворе, как на завалинке, знакомые старушки, всех обсуждают, кто мимо идет. Я спрашиваю, можно ли их сфотографирую? Они разрешают и тоже приосаниваются - вот и получается групповой парадный портрет. Но вообще предпочитаю не светиться - просто ловлю фрагменты обыденной жизни.

Вы скорее наблюдатель, чем критик?

И то, и другое, как представляется. Только не наблюдатель скорее, а свидетель. Мне хочется адекватно передать те сложные, неоднозначные впечатления от реальности, которые она во мне будит. Все вместе передать: веселье и грусть, отвращение и восторг, красоту и жуть - как оно в жизни и есть, как я это и ощущаю.

Мне кажется, ваши работы ближе к передвижникам.

Согласен. Считаю себя продолжателем традиции русского критического реализма. И когда намечалась выставка, здешние сотрудники так к моим вещам и отнеслись, насколько знаю. У музейных работников особая оптика, ретроспективная, вот они преемственность и почувствовали - продолжение того разговора в этой реальности.

Как вы выбираете героев? Вам больше интересны маргинальные, неблагополучные персонажи?

Мне больше интересны неинтересные люди - в которых нет индивидуальности, которые незамутненное воплощение и выражение «коллективного бессознательного». Они рассказывают не столько о себе, сколько о месте и времени. К примеру, у меня до этого был цикл «Разгуляй», где главными героями нечаянно стали бомжи. Когда задумал цикл и начал смотреть вокруг через видоискатель, их оказалось намного больше, чем казалось. Они кругом, а мы их просто не замечаем. Вот они и стали главными героями - хотел загладить перед ними нашу общую вину невнимательности к ним. Есть они и в новых циклах, но всё же во дворе главные герои - соседи, а на вокзале - пассажиры.

Насколько тяжело снимать человека в упор? Как реагируют люди?

Очень по-разному. С мобильником проблема проще решается - легче оставаться незаметным. А когда в советские времена снимал фотоаппаратом, выходил на это занятие, как дрессировщик входит в клетку со львом. Куча всяких историй. Однажды напоролся на гэбиста. Снимаю в метро перспективу вагона для портрета Левы Рубинштейна, а на первом плане пыжиковая шапка маячит, застит общий вид. Я попросил ее обладателя немного подвинуться, а он в ответ: «Почему вы снимаете в метро?» Я говорю: «Потому что мне надо». Он говорит: «Ваши документы». Я говорю: «Нет, сначала ваши», - отработанный в подобных ситуациях ответ. Обычно - в случае с доброхотами - на этом все заканчивается, а он достает красную книжечку, открывает, и там написано: «КГБ». Сейчас, говорит, я вас сдам в отделение милиции. Я говорю: «Вы же пьяный». Было 8 марта, и он действительно был пьян. А это, говорит, не ваше дело. Я не стал дальше спорить: в камере почти отснятая пленка, сейчас засветит, и всё псу под хвост. В Беляево он сдал меня постовому, а тот отвел в отделение. Мне повезло, что тогда МВД и КГБ были на ножах. Как гэбист ушел, со мной немножко поговорили и отпустили.

Вы часто говорите, что идете своей дорогой. Почему вы не входили в круг концептуалистов, а предпочли выставляться на Малой Грузинской, это тоже был какой-то свой путь?

Я не предпочитал. Показывал работы только своим друзьям, а они были поэтами. Художественного круга общения не было, и я даже не пытался участвовать в выставках. А потом после «бульдозерной» выставки КГБ проделал такую дырку в папахе для выпуска нонконформистского пара в виде подвала на Малой Грузинской. Один из друзей посоветовал отнести графику, которой я тогда занимался, на тамошний худсовет - я и отнес. Поскольку я не был членом Союза художников, никаких других возможностей выставляться в принципе не было - пусть я и чувствовал там себя некомфортно и из-за гэбистского присмотра, и из-за богемной атмосферы, витавшей в подвале. Честно уходил в коллективные запои, как и положено богеме, но быстро понял, что это не мое. Сидят все в состоянии глубокой интоксикации, бьют себя в грудь и хором твердят, что гении. Однажды я не выдержал и говорю: «Друзья, по статистике не получается, не могут все быть гениями». Все на меня уставились - кто обиженно, кто возмущенно, а один спрашивает грозно: «Ты что, себя гением не считаешь?» Я говорю: «Нет, не считаю». А он: «Тебе что, больше всех надо?» В общем, маялся я там. Хотя американцы меня заметили в 1985 году именно на Малой Грузинской - а больше и негде было попасться им на глаза. Как только появилась возможность выставляться в других местах (и странах), я оттуда сбежал.

В 1980-е для вас открылись двери на Запад, однако вы всё же не уехали туда. В СССР наши художники идеализировали Запад, а у вас, насколько я знаю, случались неприятные истории с западными галеристами. Вас разочаровала западная система?

Неприятные истории были, когда картины крали к примеру, но концептуально меня разочаровало не это. Я очень признателен тем людям, которые меня заметили и вытащили на свою культурную сцену, на мировой художественный рынок. Но когда из воздуха советской жизни начало уходить то напряжение, что заставляло до боли вглядываться в нее, у меня возникла идея нового проекта - разговор не о том, что мы видим, а о том, как смотрим. И тут моя галеристка Филис Кайнд, которая меня открыла, затеяла разговор о моих творческих планах. Я ей рассказал, почему «социальный» проект перестал меня возбуждать и что возбудил новый, рассказал какой. Она внимательно выслушала, сказала, что это очень интересно, а потом принялась объяснять - и объясняла долго, - почему я должен продолжать делать то, что делаю. Что она меня вывела на рынок с этим продуктом, и все от меня этого и ждут, и я должен соответствовать ожиданиям, а она должна заставить людей вынуть из кармана деньги, а для этого сама должна быть уверена в продукте, который предлагает, - в таком роде. Я слушал ее и думал: «Я сидел в империи зла и делал ровно то, что я хочу, никого не слушая и ни на что не надеясь. И ровно благодаря своей независимости привлек ваше внимание. А теперь, значит, в вашей империи добра и свободы я должен плясать под вашу дудку? Фигушки! Лучше вернусь в Москву и буду продолжать делать, что хочу». И так и поступил.

Вернувшись, вы начали много и откровенно писать о том, что происходит в московской художественной среде. И многих это тогда возмутило.

Не сразу начал, а когда гуляющие по буфету рецензенты совсем достали. Да, врагов себе наделал по максимуму. Для многих я до сих пор персона нон грата. Просто они тогда меня таки закопали - навсегда, как они были уверены, а аукционы меня возьми и воскреси. Больше они меня не зароют – тем более что тем временем в классики выбился. В общем, мой проект слушать только себя и идти своей дорогой удался. И теперь злопыхатели меня развлекают, а не бесят, как раньше. Да и поутихли они.

Но эта позиция привела вас к определенному кризису, когда в 1990-е годы вы прекратили заниматься живописью.

Да, тогда мои гонители преуспели: не только уже никто не покупал, но и не выставляли. Я ж говорю: зарыли. Буквально не на что стало семью содержать, а чтоб писать большие картины, нужны приличные деньги - вот я и решил сэкономить. А потом и «личные обстоятельства» начали сильно депрессировать - в общем, всё сошлось. С другой стороны, в конце 1980-х я начал писать прозу, а в начале 1990-х - публицистику-эссеистику. В этом пространстве было повеселее: востребованность была, и даже чего-то платили - вот я и соскочил в него.

Вам тяжело было пережить этот момент?

Да. Альтернативные занятия отчасти выручали, но затяжной депрессии с суицидальными позывами избежать не удалось. Однако постепенно оклемался. Когда в 2007-м мои картины из одной американской коллекции вывалились на аукцион и ушли за бешеные деньги, а потом еще и еще, и еще раз, мне в одном интервью заметили, что это непорядок: художнику моего, немодного сегодня типа, который упрямо идет своей дорогой, положено умирать на чердаке в окружении своих никому не нужных работ, в бедности, всеми забытым. Я ответил, что со мной в середине 1990-х ровно так всё и произошло. А сейчас уже другая жизнь - райская.

Вы могли представить, что пойдут большие продажи на мировых аукционах, что ваши работы будут продаваться за огромные деньги, вы этого ждали?

Нет. Я считал, что критики со мной справились. Ну, может, после смерти что-то изменится… Нет, и в мыслях не было, даже в мечтах. Так же как в советские времена работал «в стол» и в мыслях не имел продавать работы. Для меня писание картин было образом жизни, способом человеческого выживания, а не профессиональным занятием - просто выяснял так отношения с окружающей жизнью. Поэтому, когда появились первые покупатели, не хотел расставаться с работами, долго себя уговаривал, что так надо.

Вы довольно активны в соцсетях. Что для вас значит Facebook?

Началось все в 2012 году, когда пошли протесты «креативного класса» и у меня снова встрепенулся социальный темперамент: захотелось высказываться, что-то артикулировать. А тут как раз обо мне вспомнили либеральные издания, для которых я писал в 1990-е, пошли предложения писать для них. Потом предложили вести блог на «Эхе Москвы», потом на «Снобе». Но и там, и там постепенно стала набирать обороты цензура. Да еще на «Снобе» такой контингент участников проекта - отъехавшие большие патриоты, - что меня начали «отправлять в игнор», составлять петиции за то, чтобы выгнать меня из проекта. Ну я их и послал. И тут сын подсказал, что есть такая штука - Facebook. И мне понравилось: пиши что хочешь, показывай что хочешь. Кому интересно, тот читает-смотрит, кто хамит и чего-то от тебя требует, того банишь. В общем, не вписываться надо в какую-то нишу, а можно создать свою.

Иногда вы постите котиков!

Да, это концептуальный проект. Когда я туда пришел, все достойные люди костерили «мимими»: неприлично, дурной вкус, обывательщина. А я привык нарушать правила: вижу, есть очень симпатичные и смешные котики (песики, енотики) - смотришь, и настроение повышается, душа радуется. А в других материалах такой мрак - вот и решил своих друзей и подписчиков радовать, чем возможно. Ну и вроде как сломал стереотип отношения к братьям нашим меньшим - больше не слышу про то, что это неприлично.

Журналист

Искусствовед. Работала редактором в журнале «Артхроника». Публиковалась в изданиях The Art Newspaper Russia, «Артгид», "КоммерсантЪ», «РБК Daily», «Эксперт», Harpers Bazaar Art.

сайт рассказывает об одном из самых знаменитых российских живописцев-фотореалистов

Недавно в московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открылась экспозиция Семёна Файбисовича (р. 1949) - одного из самых именитых современных российских живописцев. На выставке представлены два больших цикла: «Очевидность» первой половины 1990-х и «Разгуляй» конца 2000-х. Эти проекты разделяют двенадцать лет, в течение которых художник вообще не писал картины. Впрочем, это не означает, что он совсем исчез из поля зрения любителей и исследователей искусства: Файбисович выставлял фотографии, видео и инсталляции, а также занимался литературным творчеством. В то же время его полотна советских времен обрели ореол классики и значительно выросли в цене.

Аукционный дебют Файбисовича состоялся в октябре 2007 года. На лондонских торгах Phillips de Pury появились четыре произведения художника, и все ушли с выдающимся превышением эстимейта; особо стоит отметить холст 1989 года под названием «Солдаты» (из серии «На вокзале»), принесший целых 311 тысяч фунтов при оценке 40–60 тысяч. Неудивительно, что в том году имя художника вошло в пятерку самых успешных аукционных стартов . Через несколько месяцев «Еще один взгляд на Черное море» (1986), оцененный в 60–80 тысяч фунтов, продали на том же Phillips за 300 тысяч. Конечно же, comeback художника после таких мощных результатов рассматривается многими как потакание рынку, но сам Файбисович утверждает, что решение вернуться к живописи было принято задолго до судьбоносных «филлипсов». В интервью Екатерине Дёготь (апрель 2008 года) художник сказал, что причиной стало возвращение пропавшего в 1990-х напряжения, которое возникает между мрачной повседневностью и миром, создаваемым властью и медиа: раньше это был «бесконечный театр советской реальности», сейчас его место заняло «глянцевое».

Файбисовича относят к художникам-фотореалистам. Направление возникло в США в конце 1960-х годов; к нему принадлежат такие известные авторы, как Ричард Истес (Richard Estes), Чак Клоуз (Chuck Close) и Дуэйн Хэнсон (Duane Hanson). Скрупулезно воспроизводя на холсте какой-либо снимок, живописец-фотореалист придает сюжету «эпичность», подчеркивает его важность; результат его работы заставляет зрителя задуматься о глубинном смысле изображенного на моментальном снимке, превращенном в монументальное полотно, - что хотел подчеркнуть художник, избрав то или иное фото?..

Сюжет, или «что мы видим?» был ключевой проблемой, решаемой в раннем творчестве Файбисовича. Суть советской обыденности, по Файбисовичу, лучше всего прочитывалась в ситуациях, находящихся на стыке частного и общественного, как то: поездка в троллейбусе, ожидание электрички на платформе и т. д. Но в начале 1990-х повседневность отступила под натиском спектакля и консьюмеризма, ушло напряжение и «взгляд в глаза советскому удаву» - и акцент в живописи Файбисовича сместился на «как мы видим?» Его экспериментальные работы того времени посвящены оптике человеческого зрения. По словам художника, различные «слепые пятна», эффекты остаточного зрения и прочие малозначительные на первый взгляд особенности зрительного восприятия могут служить проводниками в другой мир, где границы между реальностью и абстракцией размыты. Именно из таких произведений состоит проект «Очевидность».

В новых работах имеет значение и «что», и «как». Картины, представляющие собой высказывания на социальную тему (изображения бомжей, пьяниц и других маргиналов), выполнены весьма необычным способом: художник перенес на холст снимки, сделанные с помощью дешевого мобильного телефона. Эти пиксельные мозаики, по замыслу художника, рассказывают о новых посредниках между людьми и реальностью - это и «тотальная мобилизация (от слова “мобильник”) зрения, и постмодерн, отменивший координатность и заменивший своей шизоидностью советскую паранойю, и гламур, затопивший все информационное и культурное пространство, подхвативший знамя соцреализма в деле подмены глянцевым миром реального, который вновь по умолчанию стал неказистым, неправильным, неинтересным». Надо отметить, что в отличие от почти единодушно восторженного приема работ конца восьмидесятых и начала девяностых новые циклы Файбисовича были встречены по-разному. Не всем понятна ставка художника на применение современных технологий цифровой печати и обращение к острым социальным темам. Контраст с творчеством двадцатилетней давности многими поклонникам таланта Файбисовича переживается не просто. Что ж, новый этап. А современное искусство не обязано окружать комфортом.

За последние три года на открытых торгах появились 27 работ Файбисовича. Это довольно много по нашим меркам - свидетельство развитости рынка и полезного обилия материала. Не все из выставленных работ были встречены на ура: в последнее кризисное время довольно часто отмечался результат «не продано». Цены также стали несколько скромнее. Наверное, рынок просто рос слишком быстро, и потом неминуемо пришлось сбавлять обороты, хотя бы на время. Условная математическая статистика говорит, что за прошедший год цены на работы Файбисовича существенно скорректировались вниз (в частности, индекс ARTIMX упал за год на 37 процентов). Но ко всем таким цифрам нужно не забывать делать поправку. Надо учитывать, что даже в сложные времена шедевры остаются в цене, а проседают главным образом средние и слабые работы.

Материал подготовили Юлия Максимова, AI и Владимир Богданов, AI

Внимание! Все материалы сайта и базы данных аукционных результатов сайт, включая иллюстрированные справочные сведение о проданных на аукционах произведениях, предназначены для использования исключительно в соответствии со ст. 1274 ГК РФ. Использование в коммерческих целях или с нарушением правил, установленных ГК РФ, не допускается. сайт не отвечает за содержание материалов, представленных третьими лицами. В случае нарушения прав третьих лиц, администрация сайта оставляет за собой право удалить их с сайта и из базы данных на основании обращения уполномоченного органа.

13.12.2019 Речь идет о картине «Натюрморт с макрелями и томатами» из музея Оскара Райнхерта
13.12.2019 Причиной отмены главной в Германии ярмарки современного искусства, последние три года проходившей в бывшем аэропорту «Темпельхоф», по сообщению организаторов, стали недостаток финансирования и общая нерентабельность проекта
12.12.2019 История, начавшаяся еще в 2016-м году, решилась вчера в пользу аукционного дома Sotheby"s
11.12.2019 Картина, таинственным образом исчезнувшая со стен галереи Риччи Одди (Пьяченца) 22 года и 9 месяцев назад, как выяснилось, всё это время не покидала стен музея
11.12.2019 Судя по общему настроению арт-дилеров и посетителей ярмарки, шалость, скорее, удалась

11.12.2019 На торгах 14 декабря будет представлено более 700 лотов русского, советского и западноевропейского искусства, один из разделов аукциона будет посвящен букинистике и фотографии. Начало аукциона в 15:00
11.12.2019 Традиционные двадцать лотов AI Аукциона - это пятнадцать живописных работ, четыре листа оригинальной и один - печатной графики
09.12.2019 В каталоге собраны 602 лота - произведения живописи, графики, декоративно-прикладного искусства, а также фотографии, автографы и исторические документы XVII - XX веков
06.12.2019 В этот раз наши лоты отправятся в Москву, Санкт-Петербург, Краснодар и Китай
06.12.2019 «Толстое дерево II» (Te Bourao II) - единственная находящаяся в частных руках работа из цикла девяти таитянских пейзажей, написанных художником в 1897–1898, - ушла почти вдвое дороже стартовой цены

28.11.2019 Визит в мастерскую художника - событие, потенциально способное изменить жизнь как хозяина студии, так и его гостя. Не в полной мере деловая встреча, но уж и точно не обычный дружеский визит. Соблюдение нескольких несложных правил позволит не попасть впросак в этой ситуации
28.10.2019