Последняя жертва. мхат им.чехова
Юлия Павловна Тугина , молодая вдова .
Глафира Фирсовна , тетка Юлии, пожилая небогатая женщина .
Вадим Григорьевич Дульчин , молодой человек .
Лука Герасимыч Дергачев , приятель Дульчина, довольно невзрачный господин и по фигуре и по костюму .
Флор Федулыч Прибытков , очень богатый купец, румяный старик, лет 60, гладко выбрит, тщательно причесан и одет очень чисто .
Михевна , старая ключница Юлии .
Небольшая гостиная в доме Тугиной. В глубине дверь входная, направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты, налево окно. Драпировка и мебель довольно скромные, но приличные.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Михевна (у входной двери), потом Глафира Фирсовна.
Михевна . Девушки, кто там позвонил? Вадим Григорьич, что ли?
Глафира Фирсовна (входя). Какой Вадим Григорьич, это я! Вадим-то Григорьич, чай, позже придет.
Михевна . Ах, матушка, Глафира Фирсовна! Да никакого и нет Вадима Григорьича; это я так, обмолвилась… Извините!
Глафира Фирсовна . Сорвалось с языка, так уж нечего делать, назад не спрячешь. Эка досада, не застала я самой-то! Не близко место к вам даром-то путешествовать; а на извозчиков у меня денег еще не нажито. Да и разбойники же они! За твои же деньги тебе всю душеньку вытрясет, да еще того гляди вожжами глаза выхлестнет.
Михевна . Что говорить! То ли дело свои…
Глафира Фирсовна . Что, свои? Ноги-то, что ли?
Михевна . Нет, лошади-то, я говорю.
Глафира Фирсовна . Уж чего лучше! Да только у меня свои-то еще на Хреновском заводе; все купить не сберусь: боюсь, как бы не ошибиться.
Михевна . Так вы пешечком?
Глафира Фирсовна . Да, по обещанию, семь верст киселя есть. Да вот не в раз, видно, придется обратно на тех же, не кормя.
Михевна . Посидите, матушка; она, надо быть, скоро воротится.
Глафира Фирсовна . А куда ее бог понес?
Михевна . К вечеренке пошла.
Глафира Фирсовна . За богомолье принялась. Аль много нагрешила?
Михевна . Да она, матушка, всегда такая; как покойника не стало, все молится.
Глафира Фирсовна . Знаем мы, как она молится-то.
Михевна . Ну, а знаете, так и знайте! А я знаю, что правду говорю, мне лгать не из чего. Чайку не прикажете ли? У нас это мигом.
Глафира Фирсовна . Нет, уж я самоё подожду. (Садится.)
Михевна . Как угодно.
Глафира Фирсовна . Ну, что ваш плезир-то?
Михевна . Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я…
Глафира Фирсовна . Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то, друг-то милый?
Михевна . Не понять мне разговору вашего, слова-то больно мудреные.
Глафира Фирсовна . Ты дуру разыгрываешь аль стыдишься меня? Так я не барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь, ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю…
Михевна (приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна . Что заохала?
Михевна . Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это никому не известно…
Глафира Фирсовна . Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне, Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна . Эка я глупая.
Глафира Фирсовна . Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в приятеля своего много денег проживает… Правда, что ли?
Михевна . Верного я не знаю; а как, чай, не проживать; чего она для него пожалеет!
Глафира Фирсовна . То-то муж-то ее, покойник, догадлив был, чувствовало его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна . Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна . Ну, уж это у меня счет такой, я все на миллионы считаю: у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, – вот это верно будет… Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и приходу и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю и так-то свободно об них разговариваю… Миллион, и шабаш! Как же она, вещами, что ль, дарит ему аль деньгами?
Михевна . Про деньги не знаю, а подарки ему идут поминутно, и все дорогие. Ни в чем у него недостатка не бывает, – и в квартире-то все наше; то она ему чернильницу новую на стол купит со всем прибором…
Глафира Фирсовна . Чернильница-то дорогая, а писать нечего.
Михевна . Какое писанье, когда ему; он и дома-то не живет… И занавески ему на окна переменит, и мебель всю заново. А уж это посуда, белье и что прочее, так он и не знает, как у него все новое является, – ему-то все кажется, что все то же… До чего уж, до самой малости; чай с сахаром и то от нас туда идет…
Глафира Фирсовна . Все еще это не беда, стерпеть можно. Разные бабы-то бывают: которая любовнику вещами, – та еще, пожалуй, капитал и сбережет; а которая деньгами, ну, уж тут разоренье верное…
Михевна . Сахару больно жалко: много его у них выходит… Куда им пропасть этакая?
Глафира Фирсовна . Как же это у вас случилось, как ее угораздило такой хомут на шею надеть?..
Михевна . Да все эта дача проклятая. Как жили мы тогда, вскоре после покойника, на даче, – жили скромно, людей обегали, редко когда и на прогулку ходили, и то куда подальше… тут его и нанесло, как на грех. Куда не выдем из дому, все встретится да встретится. Да молодой, красивый, одет как картинка; лошади, коляски какие! А сердце-то ведь не камень… Ну, и стал присватываться, она не прочь; чего еще – жених хоть куда и богатый. Только положили так, чтоб отсрочить свадьбу до зимы: еще мужу год не вышел, еще траур носила. А он, между тем временем, каждый день ездит к нам как жених и подарки и букеты возит. И так она в него вверилась, и так расположилась, что стала совсем как за мужа считать. Да и он без церемонии стал ее добром, как своим, распоряжаться. «Что твое, что мое, говорит, это все одно». А ей это за радость: «Значит, говорит, он мой, коли так поступает; теперь у нас, говорит, за малым дело стало, только повенчаться».
Глафира Фирсовна . Да, за малым! Ну, нет, не скажи! Что ж дальше-то?… Траур кончился… зима пришла…
Михевна . Зима-то пришла, да и прошла, да вот и другая скоро придет.
Глафира Фирсовна . А он все еще в женихах числится?
Михевна . Все еще в женихах.
Глафира Фирсовна . Долгонько. Пора б порешить чем-нибудь, а то что людей-то срамить!
Михевна . Да чем, матушка! Как мы живем? Такая-то тишина, такая-то скромность, прямо надо сказать, как есть монастырь: мужского духу и в заводе нет. Ездит один Вадим Григорьич, что греха таить, да и тот больше в сумеречках. Даже которые его приятели, и тем к нам ходу нет… Есть у него один такой, Дергачев прозывается, тот раза два было сунулся…
Глафира Фирсовна . Не попотчуют ли, мол, чем?
Михевна . Ну, конечно, человек бедный, живет впроголодь, – думает и закусить и винца выпить. Я так их и понимаю. Да я, матушка, пугнула его. Нам не жаль, да бережемся; мужчины чтоб ни-ни, ни под каким видом. Вот как мы живем… И все-то она молится да постится, бог с ней.
Александр Николаевич Островский.
Последняя жертва
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:
Юлия Павловна Тугина , молодая вдова .
Глафира Фирсовна , тетка Юлии, пожилая небогатая женщина .
Вадим Григорьевич Дульчин , молодой человек .
Лука Герасимыч Дергачев , приятель Дульчина, довольно невзрачный господин и по фигуре и по костюму .
Флор Федулыч Прибытков , очень богатый купец, румяный старик, лет 60, гладко выбрит, тщательно причесан и одет очень чисто .
Михевна , старая ключница Юлии .
Небольшая гостиная в доме Тугиной. В глубине дверь входная, направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты, налево окно. Драпировка и мебель довольно скромные, но приличные.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Михевна (у входной двери), потом Глафира Фирсовна.
Михевна . Девушки, кто там позвонил? Вадим Григорьич, что ли?
Глафира Фирсовна (входя). Какой Вадим Григорьич, это я! Вадим-то Григорьич, чай, позже придет.
Михевна . Ах, матушка, Глафира Фирсовна! Да никакого и нет Вадима Григорьича; это я так, обмолвилась… Извините!
Глафира Фирсовна . Сорвалось с языка, так уж нечего делать, назад не спрячешь. Эка досада, не застала я самой-то! Не близко место к вам даром-то путешествовать; а на извозчиков у меня денег еще не нажито. Да и разбойники же они! За твои же деньги тебе всю душеньку вытрясет, да еще того гляди вожжами глаза выхлестнет.
Михевна . Что говорить! То ли дело свои…
Глафира Фирсовна . Что, свои? Ноги-то, что ли?
Михевна . Нет, лошади-то, я говорю.
Глафира Фирсовна . Уж чего лучше! Да только у меня свои-то еще на Хреновском заводе; все купить не сберусь: боюсь, как бы не ошибиться.
Михевна . Так вы пешечком?
Глафира Фирсовна . Да, по обещанию, семь верст киселя есть. Да вот не в раз, видно, придется обратно на тех же, не кормя.
Михевна . Посидите, матушка; она, надо быть, скоро воротится.
Глафира Фирсовна . А куда ее бог понес?
Михевна . К вечеренке пошла.
Глафира Фирсовна . За богомолье принялась. Аль много нагрешила?
Михевна . Да она, матушка, всегда такая; как покойника не стало, все молится.
Глафира Фирсовна . Знаем мы, как она молится-то.
Михевна . Ну, а знаете, так и знайте! А я знаю, что правду говорю, мне лгать не из чего. Чайку не прикажете ли? У нас это мигом.
Глафира Фирсовна . Нет, уж я самоё подожду. (Садится.)
Михевна . Как угодно.
Глафира Фирсовна . Ну, что ваш плезир-то?
Михевна . Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я…
Глафира Фирсовна . Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то, друг-то милый?
Михевна . Не понять мне разговору вашего, слова-то больно мудреные.
Глафира Фирсовна . Ты дуру разыгрываешь аль стыдишься меня? Так я не барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь, ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю…
Михевна (приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна . Что заохала?
Михевна . Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это никому не известно…
Глафира Фирсовна . Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне, Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна . Эка я глупая.
Глафира Фирсовна . Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в приятеля своего много денег проживает… Правда, что ли?
Михевна . Верного я не знаю; а как, чай, не проживать; чего она для него пожалеет!
Глафира Фирсовна . То-то муж-то ее, покойник, догадлив был, чувствовало его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна . Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна . Ну, уж это у меня счет такой, я все на миллионы считаю: у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ка про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион либо два, – вот это верно будет… Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и приходу и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю и так-то свободно об них разговариваю… Миллион, и шабаш! Как же она, вещами, что ль, дарит ему аль деньгами?
|
Фото
Михаила Гутермана |
|
|
Артур Соломонов. (Газета, 17.12.2003 ). Марина Давыдова. . Во МХАТе сыграли "Последнюю жертву" Островского (Известия, 17.12.2003 ). Олег Зинцов. . МХАТ им. Чехова показал положительный образ капиталиста (Ведомости, 17.12.2003 ). Роман Должанский. . "Последняя жертва" оказалась выгодной сделкой (Коммерсант, 18.12.2003 ). Павел Руднев. . Народные артисты спасают премьеру во МХАТе им. Чехова (НГ, 18.12.2003 ). Александр Соколянский. . Мхатовская «Последняя жертва» - первая большая премьера сезона (Время новостей, 19.12.2003 ). Ольга Серегина. . Во МХАТе имени Чехова воскресили классическую пьесу Александра Островского (Новые известия, 19.12.2003 ). Алена Карась. . Олег Табаков возвращает зрителей в купеческую Москву (РГ, 19.12.2003 ). Полина Богданова. . Во МХАТе им. А.Чехова - громкая премьера, которую, несомненно, ждет большой зрительский успех (Новые театральные известия, 26.12.2003 ). Марина Зайонц. . "Последняя жертва" А. Островского поставлена в чеховском МХАТе (Итоги, 23.12.2003 ). Наталия Каминская. . "Последняя жертва". МХАТ им. А.П.Чехова (Культура, 25.12.2003 ). Марина Тимашева. А. Островский. «Последняя жертва». МХАТ им. Чехова. Режиссер Юрий Еремин, сценография Валерия Фомина (ПТЖ, №35, 02.2004 ). |
Последняя жертва. МХАТ им.Чехова . Пресса о спектакле. Несколько слов
Коммерсант , 18 декабря 2003 года
Торгующие во МХАТе
"Последняя жертва" оказалась выгодной сделкой
МХАТ имени Чехова показал премьеру "Последней жертвы" Александра Островского – великой пьесы о любви и деньгах. В спектакле участвует мхатовский худрук Олег Табаков, и именно это назначение стало решающим: главным героем мхатовского вечера стал очень богатый купец Флор Федулыч. За метаморфозами пьесы Островского следил РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Режиссер Юрий Еремин решительно изменил время действия пьесы Островского, причем не только эпоху, но и время года. "Последняя жертва" утеплилась и помолодела. Смена лета на зиму понадобилась в основном для красоты: искусственный снег в богатом академическом театре всегда выглядит очень выразительно. Когда актеры выходят на сцену, отряхивая волосы и пальто от белых хлопьев, сразу понятно состояние персонажа: попал в тепло с мороза, какие еще нужны обстоятельства. А уж если на фоне черных кулис и задника под музыку начинается густой, щедрый уличный снегопад, то жди аплодисментов. Чтобы чувство влажной зябкости не проходило, предусмотрели еще и видеопроекцию: на экране в глубине сцены все время показывают какой-нибудь городской пейзаж с непрекращающимся снегом.
Смена эпохи (действие перенесено из семидесятых годов позапрошлого века в начало прошлого) более осмысленна. Омоложение пьесы лет эдак на тридцать радует зрителя мотивами ар нуво в оформлении спектакля (сценография Валерия Фомина явно вторит архитектуре самого Художественного театра), а персонажей "Последней жертвы" – сеансом синематографа в купеческом клубе. Впрочем, речь в спектакле идет уже не о купеческой, а о промышленной эпохе, о времени расцвета в России искусств и индустрии. По такому случаю кое-что к Островскому пришлось дописать, например, предложение богача Флора Федулыча осмотреть новый цех. Кое-что – вычеркнуть. Кстати, вымарали бы уж тогда упоминание певицы Патти и актера Росси: великая певица Аделина Патти к началу ХХ века была уже не в том возрасте, чтобы разъезжать с концертами, а великий актер Эрнесто Росси до изобретения кино не дожил. Вообще, пьесы Островского очень крепко укоренены в своей эпохе, и если уж решили пересаживать их, то надо действовать смелее.
Сам спектакль Юрия Еремина не отнесешь к числу выдающихся театральных сочинений. В нем немало банальных, проходных сцен и пока еще по-настоящему не сложился актерский ансамбль. Хотя пьеса Островского так написана, что в ней, кроме откровенно служебных, любая роль – подарок для актера. Если говорить об удачах, то это прежде всего прохиндеистая хлопотунья Глафира Фирсовна в исполнении Ольги Барнет. (И зачем это госпожу Барнет во МХАТе столько лет насильно томили в героинях?) Запоминаются молодой Роман Кириллов (Дергачев), как всегда органичная Наталья Журавлева (старуха Михевна) и как всегда размашистый Игорь Золотовицкий (Салай Салтаныч). Досадно, что однокрасочными вышли очень смешно написанные Островским непутевый Лавр Мироныч (Валерий Хлевинский) и его дочка, мнимая богатая невеста Ирэн (Дарья Юрская). Но жальче всего, что никак не решен Сергеем Колесниковым игрок и повеса Вадим Дульчин. А ведь это вокруг него ломаются копья в пьесе, по нему сходят с ума женщины, ради него отваживается молодая вдова Юлия Павловна Тугина на ту самую "последнюю жертву".
Впрочем, только ли сильное чувство управляет Юлией? Актриса Марина Зудина добавляет своей героине гораздо больше практицизма и трезвого расчета, чем это принято традицией исполнения роли. Грубо говоря, задумывала сделку с одним мужчиной, а пришлось заключить другую, причем более выгодную. Бывало, кстати, что, вопреки Островскому, пьесу вообще обрывали на обмороке узнавшей об измене жениха Юлии и тем самым намекали на смерть героини, которая режиссерам-идеалистам казалась предпочтительнее вынужденного брака с богатым, но нелюбимым стариком Флором Федулычем. В сегодняшнем Московском художественном театре эта пара не только не смотрится мезальянсом, но и выглядит просто счастливой и удачной.
Все дело в том, что Флора Федулыча изумительно играет Олег Табаков. Именно его персонаж становится смысловым центром и героем всей мхатовской истории. Не колоритный купчина, не коварный паук, не старый сладострастник (какие там еще возможны варианты трактовки?), а образованный, работящий капиталист, крепко стоящий на ногах и держащий руку на пульсе большого эффективного бизнеса. Наконец, солидный, учтивый мужчина, меломан, человек со вкусом и художественной интуицией, коллекционер модернистской живописи. Уверенного в себе, удачливого хозяина жизни Олег Табаков играет выверенно, ненапористо, не по-хозяйски. Режиссер Еремин ли поработал, сам ли господин Табаков освободился от своих беспроигрышных, жирных актерских приемов, но спектакль словно сам валится к нему в руки, как деньги стремятся к другим деньгам.
Тем трогательнее, что и увлечение Юлией у его героя искреннее, глубокое. Сюжет, который играет Табаков, впору озаглавить другим названием из Островского – "Поздняя любовь". В лучшей сцене спектакля, разговоре с Юлией в первом действии, видно, что всемогущий Флор Федулыч охвачен и смущен чувством. Ничто человеческое ему не чуждо. Но он умеет не стать рабом страсти, не потерять себя, рассчитать стратегию успеха и в конце концов победить. Ну чисто герой нашего времени, пример для подражания. Жаль, мало пока у нас таких, не на каждую достойную подобного счастья женщину хватит.
Газета , 17 декабря 2003 года
Артур Соломонов
Табаков и Зудина принесли последнюю жертву
Во МХАТе имени Чехова Юрий Еремин поставил спектакль "Последняя жертва" по пьесе А. Островского с Олегом Табаковым и Мариной Зудиной в главных ролях. Эта премьера - удача театра.
"Последняя жертва" - спектакль солидный, он, так сказать, дышит ровно, с долгими паузами. Юрий Еремин, который месяц назад выпустил провальную премьеру в РАМТе, словно сказав актерам "пойдите туда, не знаю куда" (и они, конечно, пошли), здесь сработал качественно и внятно. И все знали, куда идут и чего ищут, - даже в сценах массовых.
Как почти всегда у Островского, главным побудительным мотивом, беззаветной (и часто безответной) страстью героев являются деньги. Есть и пережитки прошлого, которые о любви лепечут - в частности, героиня Марины Зудиной Юлия Тугина. А Прибытков (Олег Табаков) - делец крупный, влюбленный в Тугину и очень хорошо знающий, какой капитал требуется для приобретения счастья. Он не ошибается. Еремин создал жесткую структуру - по ритму и внешнему облику, и чувствуется в спектакле не то чтобы обреченность всех героев, а неизбежный путь, который им придется пройти, и путь невеселый. Успешных не будет, счастливых не будет - кому-то не удастся себя продать, кто-то продаст себя дешевле, чем рассчитывал, а если и удастся выгодно вложить свое тело, то и тут радости будет мало. А тот, кто купит, уже и иллюзии всякие потерял и просто властно и вальяжно поедает то, что вызывает аппетит.
Единственное, что в спектакле МХАТа напоминает о пространствах, где не так душно, - музыка. На сцене то ресторан, то дом Юлии Павловны, то кабинет Прибыткова (Олег Табаков). Режиссер и актеры мудрствовать не стали. Например, когда героине Зудиной сообщают об измене жениха, звучит музыка печальная и после паузы слышен голос Зудиной: "Как же это?", все это действует на зал безотказно. Бог с ними, с новациями, в конце концов, честная актерская игра, несамовлюбленная режиссура - уже почти событие. И когда открывается дверь дома Юлии Павловны, слышно - за стенами вьюга, и когда приходят с улицы, то стряхивают с одежды снег. Над сценой справа - фотографии заснеженной старой Москвы, они меняются порой. Эти фотографии, иллюминирующие колеса над сценой и абстрактная картина, которая висит в кабинете Прибыткова, - единственные приметы театра, скажем грубо, условного. Остальное - честно, внятно и искренно. Без затей.
Олег Табаков играет роль хозяина жизни очень убедительно. Иначе и быть не могло. Влечение Прибыткова к Тугиной, однако, вышибает его порой из седла: когда она подходит к нему, он инстинктивно ее обнимает, она отскочила - и его рука ловит ее шарф. Хотя, конечно, сантиментам в жизни Прибыткова места уделено немного. Только по расписанию, только из вежливости. И поэтому мгновения, когда он вдруг повинуется порыву, впечатляют.
Трактовка Олега Табакова иная, чем, скажем, у Москвина, который на сцене МХАТа сыграл Прибыткова. Это был благородный стареющий джентльмен, едва ли не спаситель Тугиной. В спектакле Еремина, где идет изящное и учтивое взаимопожирание, Прибытков отлично "рифмуется" с жизнью, которая кипит вокруг: никакого диссонанса, он просто исполняет ведущую партию. Вокруг: Лука Дергачев (Роман Кириллов) - крохотный и жалкий, кажется, его место - у кого-то за пазухой, но уж больно он непригляден, никто его за пазуху не примет. Салай Салтаныч (Игорь Золотовицкий) - сошка поменьше Прибыткова, не хозяин жизни, а скорее хозяйчик, но тоже не промах. Вадим Дульчин (Сергей Колесников) - красавец, сердцеед, мечущийся в поисках богатой жены. Ирина Лавровна (Дарья Юрская), влюбленная в Дульчина искренно и страстно, но охладевшая в секунду, узнав, что красавец небогат… И еще какие-то пустоголовые фаты, лгущие тетушки, влюбленные вдовы - каждый, хоть и недолго стоит на сцене, вносит свою краску в создание этого мирка.
В этом спектакле ощутим особый рок - такого домашнего, кухонного свойства, но от этого не менее властный: женишься на богатом (богатой), а коли не удастся, локти кусать будешь, всхлипывая на людях о благородстве своем. Или заворочается совесть, подлецом быть как-то тошно станет, а минут через десять - гитару в руки, сигарету в зубы, и бунт закончен.
Мейерхольд, который поставил Островского в двадцатые годы, освободил сцену от бытовых подробностей еще и потому, что хотел избежать оправдания героев Островского вековым укладом, который выражался бы в прилаженности вещей друг к другу, их спаянности - мол, не вчера началось, не завтра закончится, ты только живая фигурка среди этих шкафов да стульев. То есть он хотел помимо прочих задач уничтожить аналогию "рок-быт" (или "рок-уклад") и сделать акцент на воле человека. По последним спектаклям по пьесам Островского, в том числе и по спектаклю МХАТа, и не скажешь, что волеизъявление возможно.
Финалы пьес Островского очень часто ложносчастливые. Героев вдруг осыпает денежный дождь; кто-то добивается цели - невысокой, но своей; или же вдруг в главном герое вновь забурлит совесть, и он обещает возродиться к честной жизни. Но эти финалы по существу столь же печальны, как и, скажем, развязки "Грозы" или "Бесприданницы". Случайно выпавший денежный дождь мог бы пролиться совсем над другими людьми, а значит, где-то эти осадки не выпали, и о счастье там говорить излишне. Такого рода случайность не отменяет хода вещей, расстановки сил, а только подчеркивает ее. Поэтому так часто у Островского чем финал радостней, тем печальней. Конец спектакля Еремина лишен даже этой двойственности. Прибытков и Тугина уходят со сцены, и на экране мы видим их лица крупным планом. Потом - только лицо Тугиной. Она узнала правду, но, как говорится, "правда - хорошо, а счастье - лучше". Последняя жертва Тугиной в том, что она с этой правдой жизни смиряется. А ее бывший жених вопит, что продолжит поиски богатой невесты. Найдет.
Известия , 17 декабря 2003 года
Марина Давыдова
Тени незабытых предков
Во МХАТе сыграли "Последнюю жертву" Островского
Во вторник в Московском художественном театре, что в Камергерском переулке, давали премьеру по пьесе Александра Островского "Последняя жертва". В роли богатого купца Флора Федулыча Прибыткова выступил художественный руководитель театра г-н Табаков, в роли молодой вдовы Юлии - его очаровательная супруга Марина Зудина.
Есть в Табакове и во всем, что он делает, широкий российский размах. Он - как никто в нашем лишенном настоящей купеческой морали мире - умеет другим помочь, себя не обидеть. Вот и МХАТ зажил при Табакове на купеческую ногу. В нем теперь всего вдосталь - и сцен (три штуки), и приглашенных режиссеров (сосчитать не берусь), и премьер (статьи писать не успеваем). И кому как не Табакову, умеющему поймать журавля в небе, попридержав синицу в руке, было сыграть рачительного, но великодушного, степенного, но влюбчивого, пекущегося о своей репутации, но умеющего при случае ой как слукавить коммерсанта Прибыткова. Не обманутая коварным любовником Юлия и не сам прощелыга любовник, кающийся и тут же опять грешащий (Сергей Колесников), а его степенство Флор Федулыч и становится главным героем этого спектакля. Положительным, заметим, героем. На место прекраснодушных краснобаев, никчемных иждивенцев, мелких прощелыг, крупных ворюг и питающихся этими ворюгами государственных чиновников должны наконец заступить добросовестные и сметливые предприниматели, не транжирящие свое и чужое добро и знающие, что такое слово чести, - вот неявный, но читаемый смысл этой мхатовской "Жертвы".
В премьерном спектакле, поставленном крепким профессионалом Юрием Ереминым, есть, однако, и еще один сюжет. Не менее любопытный. Кроме МХАТа сегодняшнего, г-ном Табаковым руководимого, в нем присутствует - причем присутствует зримо - еще и Художественный театр времен своего основания. И если первый сюжет целиком и полностью отдан на откуп Олегу Палычу в роли Флора Федулыча, второй - дело рук режиссера.
События спектакля по сравнению с событиями комедии смещены Ереминым как минимум лет на двадцать - из 70-х (время написания пьесы) в самый конец века (время открытия Художественного театра). Действуют в нем не привычные купцы Островского - с окладистыми бородами и отголосками лапотной Руси в манерах, а скорее купцы эпохи модерна и меценатства - холеные, одетые по последнему слову тамошней моды. Дамы и вовсе в нарядах с легким привкусом сецессиона (художник по костюмам Светлана Калинина).
Колорит купеческой речи тут несколько смикширован. Некоторые восхитительные фразы вроде распоряжения Лавра Мироныча (Валерий Хлевинский): "Вот там под березками закуску сформируй" - вовсе вырезаны. Характерное "с" в конце слов, которым пересыпают свою речь герои Островского, включая Флора Федулыча, беспощадно вымарано. Иными словами, эти купцы окончательно и бесповоротно переведены Ереминым из подлого сословия в высшее. Это совершенно новая генерация российских бизнесменов, тех самых, чьими усилиями была создана Третьяковка, приобретены бесценные полотна, украшающие сейчас ГМИИ им. Пушкина, и без чьего деятельного участия не возник бы и сам Художественный театр. Намеки на интерьеры и фасад перестроенного Шехтелем здания в Камергерском ясно ощущаются в декорациях Валерия Фомина. А в самом начале спектакля голос за кадром с чувством и расстановкой произносит: "Московский Художественный театр представляет комедию Островского..." Именно так - Московский Художественный. Открылся и представляет.
Конечно, Флор Федулыч - не Мамонтов и не Морозов, но благородства в нем - бездна. Иван Москвин, игравший Прибыткова в поставленном Хмеловым спектакле 1944 года, создавал сложный характер. Его Флор Федулыч, по свидетельству Елены Поляковой, поначалу приезжает к Тугиной, чтобы купить ее для себя. Этот расчетливый и холодный делец "становится иным от одного свидетельства истинной женской любви". У Табакова образ героя не претерпевает никаких изменений. Он с самого начала не холодный, а теплый, умеет ценить прекрасное и даже в малых дозах не выносит пошлость. Опять же интересуется искусством. Граммофон приобрел. "Casta Diva" слушает и заслушивается. "Ой, у дедушки новая картина!" - восклицает ветреная Ирэн (Дарья Юрская), указывая на стену. На стене красуется забубенная абстрактная композиция. "Содом и Гоморра", - с гордостью уточняет Прибытков. Уважающий себя купец Островского, завидев эдакую мазню (где верх, где низ - не разберешь), плюнул и перекрестился бы. Флор Федулыч повесил на видное место. Прогрессивный человек. (А Табаков вообще Кирилла Серебренникова позвал спектакли ставить; я же говорю - найдите пять отличий.) В конце первого акта другой купец, Лавр Мироныч, будет развлекать гостей новой заморской диковинкой - синематографом. В момент написания пьесы он, как известно, еще не был изобретен, и накал страстей в демонстрируемом на экране фильме бросает неожиданный отсвет на мелодраматические страсти самого Островского.
В спектакле нет никаких актерских открытий - за исключением, пожалуй, лишь Ольги Барнет, остроумно и размашисто сыгравшей всеобщую сваху Глафиру Фирсовну. Господи, думаешь, какая прекрасная характерная актриса, куда же раньше-то все глядели? Прочие роли сыграны качественно, но предсказуемо. Включая самого Табакова. А какие тут могут быть откровения - себя человек играет. Но точный репертуарный выбор (нет сомнений, что постановка Еремина станет одним из самых кассовых спектаклей МХАТа) и тонкая игра со временем отсутствие откровений с лихвой искупают.
В самом конце перед вышедшими на поклоны артистами вдруг опускается экран - и их фигуры на мгновение превращаются в тени на этом экране. Тени наших незабытых, к счастью, предков. Их силами в конце позапрошлого века Россия чуть было не стала Европой. За страну не скажу, но во МХАТ эти тени забрели по адресу. Надеюсь, поселятся надолго.
Ведомости , 17 декабря 2003 года
Олег Зинцов
Миллионщик
МХАТ им. Чехова показал положительный образ капиталиста
Новейший мхатовский спектакль "Последняя жертва" так и тянет назвать соцзаказом. Не далее как весной директор "Золотой маски" Эдуард Бояков сетовал, что маловато у нас сочинений с положительным образом капиталиста. "Как это мало? " С забеспокоились театральные деятели и вспомнили комедию Островского. Вот вам, пожалуйста: Флор Федулыч Прибытков, очень богатый купец и С в исполнении Олега Табакова С прекрасной души человек. То ли еще будет: вслед за МХАТом "Последнюю жертву" обещают выпустить Малый театр и "Ленком".
Не надо дотошно сверяться с театральной афишей, чтобы заметить: Александр Николаевич Островский уже несколько лет как занимает верхнюю строчку в репертуарном рейтинге московской сцены. Ценят его за разное. Кому (например, Сергею Женовачу) мила задушевность и прочность жизненного уклада, а кому (скажем, Константину Райкину) С актуальность в том широком смысле, что, как эти пьесы ни трактуй, никто во всей русской драматургии не писал больше и лучше про деньги.
Юрий Еремин, поставивший "Последнюю жертву" во МХАТе, склоняется ко второму: не особенно возится с характерами, выводит простую мораль, а самоварам и чайным блюдцам предпочитает кинематограф, телефон и граммофон. Время действия С не то чтобы сегодня, но и не XIX в. , а начало ХХ С эпоха первоначального накопления капитала. Флор Федулыч С не купец, а успешный фабрикант, и если сказано у Островского: на стене висит картина, то во МХАТе там не какие-нибудь три медведя, а чистейшей воды модернизм.
Декорация Валерия Фомина устроена затейливо. Правая часть сцены пуста, за исключением небольшого киноэкрана, на котором в антракте крутят немую фильму. А левая занята системой ширм, приводящихся в движение большими шестернями под потолком. На первой ширме С мещанский интерьер в комнате молодой вдовы Юлии Павловны Тугиной (Марина Зудина) , на второй С кабинет Флор Федулыча (Олег Табаков). Когда ширмы одна за другой поднимаются под колосники, на следующих снова обнаруживаются все те же комната и кабинет. Бесконечность эта совсем недурна, но несколько озадачивает: зачем было столько городить? Где, позвольте спросить, экономия?
Как-никак "Последнюю жертву" можно читать как комедию о пользе разумного распоряжения капиталом - будь то деньги или красота. Сюжет вполне сводится к тому, что молодая вдова, настрадавшись от жениха, промотавшего все ее состояние, в конце концов предпочитает ему богатого старика: он умеет заниматься делами и строить даже сердечные отношения на выгодной для обеих сторон основе.
На мхатовской сцене правильность этого выбора показана с какой-то анекдотической наглядностью. Вот Флор Федулыч Табаков С образец ума, рассудительности и несомненного положительного обаяния. А вот г-н Дульчин (Сергей Колесников) , у которого чуть не на лбу написано, что он человек пошлый, пустой и никаких последних жертв не стоит. Нехитрое дело спустить несколько тысяч и доставить красивой девушке мильон терзаний. Если девушка еще и умна, терзания она быстро оставит. А вот от миллиона С да при таком-то Флор Федулыче С отказываться глупо. Прямодушие, с которым спектакль подает этот поучительный вывод, достойно если не умиления, то понимания - по крайней мере со стороны респектабельной публики.
НГ , 18 декабря 2003 года
Павел Руднев
Не надо больше жертв
Народные артисты спасают премьеру во МХАТе им. Чехова
Плохой начальник ругает своих подчиненных. Хороший - переделывает плохую работу сам. Можно быть уверенным в том, что Олег Табаков, глава чеховского МХАТа, эту истину разделяет. Иначе б не случилось так, как в последней премьере театра: только участие Олега Табакова и Марины Зудиной смогло спасти от неудачи "Последнюю жертву" Островского. Мастера выходят на сцену, чтобы буквально защитить - своей грудью и известностью - утлую посудину спектакля.
В постановке Юрия Еремина они играют близких людей, которым суждено в финале стать законными супругами. Неравный брак - средство от позора: такова здесь горькая философия Островского. Зудиной досталась роль сложнее некуда - в эпоху всеобщего прагматизма сыграть искреннее бескорыстие и наивную слепоту влюбленной женщины. Сегодняшнему зрителю должно казаться, что в этом образе Островскому вообще изменил дар бытописателя: до такой степени неправдоподобно выглядят поступки несчастной вдовушки. Юлия Тугина позволяет себе содержать альфонса, дойти до края "прожиточного минимума" и идти к купцу коленопреклоненно молить о "последней жертве" ради своего мучителя. И Зудина, похоже, находит выход из положения: играет не женщину, а девочку, влюбленную не в конкретного красавца, а в саму любовь, а еще больше - в свою жертвенность, в миссию. Вдовушка, она, кажется, только и начала жить по-настоящему после смерти мужа, все еще оставаясь неопытным ребенком с финансовыми возможностями взрослого.
По воле режиссера, перенесшего действие пьесы в эпоху нарождающегося модерна, Олег Табаков выходит на сцену не купцом первой гильдии, а промышленником, вводящим в строй новый цех на своей мануфактуре, а также просвещенным поклонником искусств, театралом и меломаном, любителем авангардной живописи (в кабинете висит некая бежевая абстракция). Ходит животом навыкат, хозяйски осматривает местность, сухо шутит и готов все прибрать к рукам, что плохо лежит, - хозяйственник и собственник, одним словом. На Тугину смотрит влюбленным, "васильковым" взором, обволакивая женщину ненавязчивой заботой, как теплой шалью: "Если вас оберут, я заплачу". Ударение в последнем слове - плавающее: заплатит? Или заплачет? Но вот несложная афера, лихо прокрученная через подставных лиц, - и кумир повержен, а шикарная женщина попадает в объятия деловитого старика.
И, в сущности, описывать больше нечего. Потому что второй и третий планы "Последней жертвы"… Их просто нет. Стоит уйти в кулисы Табакову или Зудиной (сыгравших, не будем обольщаться, не на пределе своих возможностей) - сидишь и мучаешься. Ну почему так вяло? Почему так неталантливо окружение? Зачем плоская, неживая декорация? Зачем фотографии с видами заброшенных фабрик? Зачем негнущийся, необаятельный Сергей Колесников в роли любовника-расточителя Дульчина - с крысиным видом и голосом опереточного хлыща, который вряд ли обладает умением обольщать женщин? Зачем опять на сцене МХАТа в замечательно написанной роли Ирины (гениальное определение у Островского - "девица с запоздалой и слишком смелой наивностью") Дарья Юрская - сухая, невиртуозная, капризная актриса со скрипучим голосом?
А все происходит потому, что решение поставить очередной спектакль на сцене МХАТа приходит раньше, чем замысел новой версии "Последней жертвы", и к моменту премьеры никакой идеи не обнаруживается, даже русский авось не помогает. И оказывается, что "актуализация" Островского заключается всего лишь в том, чтобы создать на основе пьесы "сценическую редакцию Юрия Еремина". А именно, поменять страницы местами, перенести действие из 1870-х в 1910-е и недрогнувшей рукой вписать соответствующие реалии в канонический текст. Мы не "хранители заповедника" и упрекать в попрании буквы Островского не станем, но опять остаются вопросы. Почему история эта случилось на заре XX века с крупным московским промышленником, хотя могла бы в 1950-е с ответственным партийным работником из Ленинграда? Почему Игорь Золотовицкий играет Салай Салтаныча татарином с банальным акцентом, а, к примеру, не евреем-ростовщиком или азербайджанцем с рынка? Почему, наконец, брат Прибыткова (Валерий Хлевинский) демонстрирует всем собравшимся новое изобретение человечества - немой синематограф, а не компьютерную игру HalfLife-2, например? Неоправданному - не веришь.
Чеховский МХАТ завис. Ему остро не хватает удач и ярких пятен в репертуаре. Следующие две премьеры просто обязаны спасти театр Табакова от безвременного угасания. Февральские "Мещане" Кирилла Серебренникова и мартовские "Дни Турбиных" Сергея Женовача - это мхатовский тыл, его депозиты. Чтобы не проиграть войну на линии огня, сюда нужно подсобрать все сохранившиеся ресурсы. А о том, что они вроде есть, можно судить хотя бы по тому, как уверенно и крепко держится Олег Табаков в роли делового человека.
Время новостей, 19 декабря 2003 года
Александр Соколянский
Давнопрошедшее настоящее время
Мхатовская «Последняя жертва» - первая большая премьера сезона
«Старик, влюбленный в молодую вдову, старается под видом покровительства и попечительства разлучить ее с любимым ею молодым человеком, в чем и успевает. Молодому человеку подставляют девушку, выдавая ее за богатую невесту; он увлекается и изменяет вдове. Та, не перенеся измены, сходит с ума, а он, узнав об этом и в припадке отчаяния, лишает себя жизни». Так в 1874 году Островский набрасывает себе на будущее некий сюжет, отчасти перелаживая на русскую жизнь (как установлено Инной Соловьевой) одну из поздних пьес Гоцци. Подыскивает названия: «Попечители»? «Жертва века»? За работу он возьмется лишь в августе 1877-го и к середине октября будет готова пьеса - «Последняя жертва». Пользуясь выражениями тогдашней критики - одна из «капитальнейших вещей» Островского.
Итальянский след нетрудно заметить. Персонажи говорят про певицу Патти и трагика Росси, а имена их - дивный сплав латинского с замоскворецким. Героиню зовут Юлия Тугина, богатого старика - Флор Прибытков, а молодого вертопраха - Дульчин: тут, конечно, слышится не только изнеженное dolce vita, но и обыкновенная наша «дуля». Додумав и оживив этих людей, Островский до некоторой степени потерял управление сюжетом или же, напротив, подчинил сюжет своим представлениям о правильно устроенной жизни. По ходу действия у него выясняется, что Флор Прибытков не развратный старикашка, а человек весьма порядочный и благовоспитанный; что распрекрасный любовник Дульчин - та еще сволочь; что вообще все эти романтические страсти - въедливый морок: чем скорее стряхнешь с себя, тем целее будешь. И с ума сходить совсем не стоит, не лучше ль повенчаться: Тугиной с Прибытковым, а Дульчину, которого тоже надо пожалеть, - со страстной, богатой, хотя и нелепой купчихой. Деньги у него будут, а тот сорт романтики, до которого охоч Дульчин, всегда имеется в продаже. Существуют ли иные сорта - для Островского вопрос спорный. Когда этого драматурга называют великим реалистом, возразить нечего: действительно великий, действительно реалист - только cила и прелесть Островского не в реализме, а если угодно, в «контрромантизме»: на эту тему я мог бы говорить долго, но вернемся лучше к сюжету.
Интрига «Последней жертвы» занимательнее любого детектива, и зрителю по идее полагается ерзать от начала до конца: ну, а он что? а она что? а где деньги? и т.д. - причем интерес все нарастает, а развязка оказывается ошеломительной. Проговорившись, чем все кончится, я мог бы оказать дурную услугу любому театру, но Художественному - ничем не повредил. Единственный недостаток спектакля, во многих отношениях замечательного и, безусловно, лучшего в текущем сезоне, - предсказуемость поведения персонажей. Чересчур быстрая угадываемость.
Как только человек появляется на сцене, будь то Флор Прибытков (Олег Табаков), его племянник Лавр (Валерий Хлевинский), Вадим Дульчин (Сергей Колесников в очередь с Максимом Матвеевым), старая сводня Глафира Фирсовна (Ольга Барнет) и кто бы то ни было, про него все ясно: кто он такой, чем занимается и чего стоит. Режиссер Юрий Еремин когда-то замечательно умел (наверное, умеет и сейчас) вынести в центр действия загадку человека: чтобы это подтвердить, достаточно вспомнить «Старика» и «Идиота», поставленных в восьмидесятые годы в Театре Советской армии. Однако «Последняя жертва» - спектакль без загадок.
Время действия сдвинуто на четверть века вперед: перед нами не семидесятые годы XIX, а начало ХХ века: электричество, телефоны и даже кубистическое полотно в рабочем кабинете капиталиста, давно уже не простого купца Флора Прибыткова (художник - Валерий Фомин). Решение дерзкое, но вполне резонное. Оно оправдано уже удобопонятностью красот русского модерна. Какие женские платья, какой головной убор придумала Светлана Колесникова для Юлии Тугиной - хоть сейчас неси в бутик и продавай за бешеные евро! Можно придумать оправдание более глубокомысленное: время модерна впервые соединило изящные искусства с промышленным производством: т.е., именно Тугину с Прибытковым. Наконец, есть и чисто театральное оправдание: актерам так удобнее.
В жизни-то можно обойтись и без оправданий. В жизни вагоны метро обклеиваются плакатами: человек, собравшийся стать мэром Москвы, фамилии не помню, скорбит о судьбе Военторга на Воздвиженке: как же, мол, можно сносить памятник великой архитектуры модерна начала XIX (девятнадцатого!) века. Никто этого не замечает. Время, прошедшее между ампиром и модерном, у всех как-то смялось, растеряло внутренние границы. Превратилось в однородное давнопрошедшее время.
В театре дело обстоит несколько сложнее. Хотя бы потому, что хорошие актеры знают: со временем меняется строй речи и способ произношения слов. «Я вас люблю» при Островском и при Чехове выговаривалось по-разному, да и следствия сказанного редко совпадали. Исторические реалии - да бог с ними. В спектакле Еремина, в обстановке, недвусмысленно принадлежащей началу ХХ века, персонажи сожалеют о том, что Патти больше не приедет; кому смешно, тот пусть утрется. Гениальная певица Аделина Патти впервые приехала в Россию в 1869-м, и современники Островского сходили по ней с ума; мало кто знает, что свой последний концерт в России она дала в 1904-м, когда ей уже перевалило за шестьдесят. Сообщаю это не только для пользы дела, но и специально для поклонников великого Лучано Паваротти.
Начало ХХ века: всякий знает, как это сыграть. Юрий Еремин придумал прекрасную вещь: персонажи даже и не подозревают, что их время назовется «декадансом». Они живут так, как живут, - в свою силу, по мере возможности любя или хотя бы развлекаясь. А также страдая, ненавидя, заискивая, пользуясь случаем и т.д. Как, собственно, всегда и жили.
Роль Юлии Тугиной в этом раскладе усложняется вдвое. То, что героиню «Последней жертвы» сыграет Марина Зудина, было ясно с самого начала; неясно было, как она сыграет. Актриса сейчас находится в том счастливом возрастном состоянии, когда доступно все: от Антигоны до Раневской. Роль в «Последней жертве» была, если угодно, испытанием артистической гибкости и большой проверкой на серьезность таланта. Он оказался серьезен.
Дарование Зудиной имеет особые свойства: играть fortissimo она умеет лучше, чем piano. Иначе выражаясь, яркое ей более доступно, чем тонкое. Первые сцены она отрабатывает весьма посредственно. Изломы душевной жизни - когда выпрашивает у Прибыткова денег в первом действии, когда впадает в опасную для души истерику во втором - Зудина-Тугина играет превосходно. Для нее стилистика модерна - лишь некое изящное дополнение к собственным данным. Героиню Островского очень соблазнительно было превратить в фигуру, подобную благонравным страдалицам из телесериалов; режиссер, как я понимаю, старался довести всех до черты и перед нею тормознуть. Спасибо Марине Зудиной: она не заступила.
И еще - спасибо Ольге Барнет. За то, как ее Глафира Фирсовна хряпает рюмку, подъедает закуску, прислуживается, выпендривается - все по высшему классу. И спасибо Роману Кириллову, который играет Луку Дергачева, - его персонаж так трогательно, так беспомощно угождает злыдню Дульчину, что за него в конце концов становится обидно: куда же он дел, черт побери, чувство личного достоинства?! Меж тем понятно, куда он его дел: Кириллов сумел сыграть не сюжет, а судьбу.
Что касается Олега Табакова - в 1995 году он сыграл Коломийцева в пьесе Горького «Последние». Это была великая роль. Я не уверен в том, что роль Флора Прибыткова можно назвать великой, но она во всяком случае заслуживает отдельного описания.
Новые известия, 19 декабря 2003 года
Ольга Серегина
Гламурная жертва
Во МХАТе имени Чехова воскресили классическую пьесу Александра Островского
Премьера «Последней жертвы» Александра Островского в чеховском МХАТе стала наиболее успешным драматическим спектаклем нынешнего сезона. Своим успехом проект во многом обязан блестящей игре первой мхатовской пары – худрука театра Олега Табакова и его супруги – примы театра Марины Зудиной.
Словосочетание «Последняя жертва» в Художественном театре» долго-долго ассоциировалось с постановкой 1944 года с изумительными декорациями Владимира Дмитриева, с потрясающим дуэтом-шедевром «первой пары МХАТа»: Аллы Тарасовой (Тугиной) и Ивана Москвина (Флор Федулыча). Выбор пьесы для новой постановки, выбор на главные роли «первой пары» сегодняшнего МХАТа им.Чехова – Олега Табакова и Марины Зудиной – на сопоставления исторические провоцировал и настраивал. Однако режиссера Юрия Еремина не привлекла идея обыграть историю МХАТа. Опыт постановки Николая Хмелева если и был использован, то лишь как трамплин для «прыжка» совсем в другую сторону. Вместо тщательного следования «за Островским» в новой «Жертве» – свободная компоновка сцен и реплик. Вместо тщательного воссоздания среды 80-х годов конца века девятнадцатого, с ее замоскворецким устоявшимся бытом, с ритуалами поведения, – роскошный модерн начала века двадцатого. В сегодняшней версии Островского особняки с витыми фонарями проецируются на видеоэкране. Палевые шелковые платья, меха и удивительные шляпки дам; стилизованная ливрея швейцара в вечернем саду. Вместо обстоятельного интерьера – деревянные стенки павильона, намечающие то комнату Юлии с портретом мужа в центре, то кабинет Прибыткова с картиной «новейшей художественной школы» на стене, то гостиную с зеркалом Дульчина. Вместо кружевной психологической игры – локальные краски то абсолютной добродетели, то черного злодейства, стилизация под черно-белую фильму начала прошлого столетия.
Эту фильму с заламыванием рук, с воздеванием глаз, с гламурной красотой каждого жеста садятся смотреть посетители вечернего сада. Юрий Еремин поставил Островского в духе фильмодрамы: мизансцены и позы чуть нарочито изысканны – красиво любят, красиво страдают. Печальная музыка идет фоном душевных смятений. Белые хлопья театрального снега засыпают неверного красавца Дульчина (Сергей Колесников), обнявшего Ирину Лавровну (Дарья Юрская). Обманутая и покинутая Тугина (Марина Зудина) бредет среди силуэтов посетителей сада.
В пока очень неровном актерском ансамбле спектакля великолепно играет Ольга Барнет (Глафира Фирсовна). Ее героиня все время что-то озабоченно жует, что-то теребит в руках, устраивает интриги с какой-то мрачной настойчивостью. Хорош и достоверен Дергачев (Роман Колесников), маленький, суетливый человечек искренне благоговеет перед красавцем приятелем и всячески пытается его спасти. Колоритен Салай Салтаныч в исполнении Игоря Золотовицкого.
Предложенная режиссером стилизация Островского увела от исторического шлейфа пьесы (громкий процесс червонных валетов, многое давший драматургу для его Дульчина, история богатого старика, взявшего на содержание обобранную аферистом вдову Башкирову). От ее театральной памяти (скажем, от итальянской трагедии, подарившей Островскому сюжет «Последней жертвы»; от трактовок Федотовой, Ермоловой, Савиной и т.д.). Можно пожалеть, что режиссерский замысел выпрямил многие изогнутые «душевные проволочки» героев Островского. Слишком редки минуты непредсказуемых психологических поворотов. Вот Флор Федулыч – Табаков, подбежав, поднял с колен умоляющую о деньгах Тугину и, уже сдаваясь на ее просьбу, спрашивает: «Сколько?» – «Шесть тысяч». Какая им владеет сумятица чувств: тут и облегчение, что просит так немного; и досада, что из-за такой суммы такая женщина на коленях, и конечно же – нежность к этой маленькой дурочке, которая решительно не разбирается в жизни, и еще много-много всего. В этот момент понятно, каким неожиданным мог стать мхатовский Флор Федулыч, рискни Табаков отойти от привычных беспроигрышных приемов, интонаций, маски «человека расчета и успеха».
Однако со всеми «но» и сожалениями мхатовская постановка явно стала заметным явлением и наиболее успешным драматическим спектаклем начавшегося сезона. А впереди нас ждут «Последние жертвы» в Ленкоме и в Малом театре.
Российская газета, 19 декабря 2003 года
Алена Карась
"Последняя жертва" МХАТа
Олег Табаков возвращает зрителей в купеческую Москву
"ПОСЛЕДНЯЯ жертва" Островского во МХАТе и задумывалась, и репетировалась с расчетом на абсолютный кассовый успех. Табакову, выпускающему премьеру за премьерой на всех своих трех площадках, никак не удавалось заполучить хоть что-нибудь успешное на основной сцене. Режиссеру Юрию Еремину успех тоже был необходим как воздух - не очень-то ему в последнее время удавались спектакли. Вот и сделали отчаянный марш-бросок, увенчавшийся вполне убедительной победой.
Спектакль "Последняя жертва" во МХАТе - зрелище вкусное и приятное почти во всех отношениях. Для этого режиссер и художник существенно перекроили пьесу, добавив несколько новых реплик и сдвинув весь сюжет из купеческой Москвы 70-х годов в новую буржуазную столицу начала прошлого века. Стильный модерн, экраны, один за другим открывающие изысканные интерьеры богатых московских домов и рестораций, падающий то и дело снег, радостное чувство московских зимних вечеров с их веселым и нервным возбуждением, театральными разъездами и "Славянским базаром", так точно описанное Буниным (художник Валерий Фомин).
Главным магом этой волшебно богатой Москвы является Флор Федулыч Прибытков в исполнении Олега Табакова. Он воплощает тип просвещенного, мудрого и трепетного предпринимателя рубежа веков, этакого Саввы Морозова: держатель абонемента в Большом, коллекционер нефигуративной живописи нового времени (на стене в его бюро висит полотно некоего кубиста), ценитель вокального искусства, с удовольствием слушающий пластинки с Casta Diva на новеньком граммофоне. Во всех отношениях образованный человек - знает даже, как правильно произносить "феномен", с ударением на "о".
Еремин пошел еще дальше, зарифмовав мелодраматическую историю прелестной женщины, коварного обольстителя и доброго миллионера с эстетикой синематографа. Нелепый любитель французских романов купец Прибытков (Валерий Хлевинский) демонстрирует новую фильму, а все действие спектакля сопровождают киноизображения заснеженных московских домов и фабрик. Буржуазная лихорадка и сама атмосфера начала прошлого века дала театру новые возможности поиграть с веком нынешним.
Но в расчет брались и актерские возможности исполнительницы главной роли. Марине Зудиной и вправду легче сыграть нервическую женщину модерна с истерическими нотками на крещендо, с изломанными движениями и кокетливыми интонациями, чем простодушную женщину 70-х годов. Ее чувства к мужчинам - пряная смесь душевной самоотдачи и тонкого, тайного расчета. Влюбившись со всею страстью в игрока Дульчина, она все же не забывает о том, что за ним стоит капитал. Но мотив любви, оплаченной серьезным состоянием и разумным подходом, ярче всего предстает в игре Олега Табакова. Он-то и есть главный герой "Последней жертвы". Он любит нежно и преданно, вкрадчиво и умно. В своем чувстве он демонстрирует смирение и расчет.
Убитая горем и предательством женщина, вот-вот готовая, кажется, покончить жизнь самоубийством, с легкостью отдает свое сердце новому респектабельному поклоннику. В том, как играют своих героев Зудина и Табаков, нет места голому расчету. Они радостно демонстрируют главную добродетель нового века - любить с расчетом, испытывать искреннее чувство к тому, кто полезен. Умиротворенный зритель сладостно отдается в объятия этой новой сказки. "Только услугами можно завоевать расположение женщины". Печальный и мудрый Островский дает сегодняшнему театру исключительный по смысловому объему психологический очерк чувства в царстве капитала. Не случайно театры с такой благодарностью и страстью взялись за него в последние сезоны. Вослед за МХАТом "Последнюю жертву" обещают Малый театр и Ленком.
В спектакле Еремина неожиданно, второстепенным, но тонко исполненным сюжетом обнаруживает себя совсем другая любовь - любовь без расчета. Так, по крайней мере, играет своего героя, жалкого приживала Луку Дергачева молодой актер Роман Кириллов. Униженный до последней степени он способен к состраданию и предельной, настоящей любви к Вадиму Дульчину. Сам же коварный любовник в исполнении Сергея Колесникова - на редкость ходульная и плоская фигура. Ничем не примечателен. Примечательнее же всех - страшная сваха Глафира Фирсовна (Ольга Барнет), сыгравшая особый цинизм людей, всегда ошибающихся рядом с властью и капиталом, служа им за гроши, - этакая изощренная "школа злословия".
Под тихо падающий снег, в шикарных пальто и шляпке, Юлия Тугина уходит под руку со своим будущим мужем - Флором Федуловичем Прибытковым, добрым, мудрым, любящим и очень разумным миллионщиком. Снег нежно засыпает эту приятную во всех отношениях пару, и на экране крупным планом возникает счастливое лицо будущей миллионерши Прибытковой. Оправдание богатства совершилось на сцене чеховского МХАТа с буржуазной, добротной чинностью. С таким спектаклем можно и Новый год встречать.
Новые театральные известия, 26 декабря 2003 года
Полина Богданова
Последняя любовь делового господина
Во МХАТе им. А.Чехова - громкая премьера, которую, несомненно, ждет большой зрительский успех. Это "Последняя жертва" Александра Островского в постановке Юрия Еремина. В центральных ролях - звездная пара -Марина Зудина и Олег Табаков.
Режиссер Юрий Еремин несколько сдвинул время пьесы и перенес события в XX век, в пору электричества, телефонов и синематографа. Эпоху изящных женщин в стиле модерн и роковых красавцев из немого кино. И разыграл историю, чуть-чуть ироничную, стилизованную под те волнующие сюжеты синематографа, где героиня с полными грусти глазами заламывает тонкие красивые руки и падает в обморок. А роковой герой, мот и картежник, растративший все ее состояние, пытается застрелиться из револьвера. Но закон этого нового буржуазного развлечения однозначен: публике положено быть довольной, поэтому все должно кончиться хорошо. Вот и появляется седой солидный господин, который становится истинным благодетелем и спасителем несчастной женщины.
Марина Зудина играет молодую вдову Юлию Тугину, полюбившую мерзавца Дульчина (Сергей Колесников). Юлия относится к породе тех высоко нравственных и правдивых женщин, которые не прибегают ни к кокетству, ни к иным способам обольщения мужчины, потому что ими движет подлинная и глубокая страсть. Только однажды Юлия попыталась пустить в ход свое женское обаяние. Когда решилась на отчаянный и унизительный для себя шаг, придя к Прибыткову и попросив у него деньги, которые должны были спасти Дульчина от долговой ямы. Но ее кокетство и игривость очень быстро иссякли, разбившись о стену учтивого, но твердого отказа.
Прибытков Олега Табакова - не тот человек, который позволит водить себя за нос и пользоваться своей щедростью и добротой. Он очень расчетлив, этот господин новой буржуазной эпохи, хорошо знаком с политической экономией, кроме того, обладает рациональной и дисциплинированной натурой, а также немалым жизненным опытом. Юлию он видит насквозь, хорошо понимая, что она только жертва бесчестного и наглого обмана. Он очень тонко и умно, через подставных лиц, проводит свою интригу против Дульчина, которая раскрывает глаза Юлии и излечивает ее от сильного, но унизительного чувства. К самой Юлии он относится с той осторожной нежностью, которая свойственна человеку, на склоне дней нашедшему последнюю любовь. Умеющему ценить это чувство так, как никогда не смог бы молодой.
Режиссер Юрий Еремин в этом спектакле очень интересно и подробно вьет нить отношений между героями и поражает свободой и грацией эмоциональной партитуры. Здесь есть и яркие гротескные зарисовки образов, и бытовая правдивость, и сочные характерные типы. Взять хотя бы Ирен в исполнении Дарьи Юрской, играющей с неподражаемым блеском и остроумием. Она создает образ хищной, по-своему обаятельной дурочки, воспылавшей "африканской" страстью к "богачу" Дульчину и обманутую им, но не сломленную. Потому что здоровый цинизм ее натуры защищает ее во всех щекотливых и сомнительных ситуациях. Превосходна роль тетушки в исполнении Ольги Барнет. Тоже по-своему хищной и корыстной особы, готовой служить состоятельному и способному на щедрую благодарность Прибыткову с собачьей преданностью. Ее первое появление в доме Юлии превращается в отдельный спектакль, когда она сидит за столом и жадно, не успевая разжевать, уплетает принесенную ей еду, запивая все водочкой. Пьесу Островского, который для нас эталон бытовой и психологической правды, Юрий Еремин "сдвигает" не только по времени действия, перенося все в начало XX века, уже развитую индустриальную эпоху. Но и чуть-чуть по жанру. Кроме того, он в значительной степени переписывает текст, убирая одни куски и вставляя другие. Ему нужна не реалистическая, тем более нравоучительная и назидательная история.
А красивая мелодрама из буржуазной жизни, стилизованная, как уже было сказано, под душещипательные сюжеты немого синематографа. Кстати, это искусство здесь присутствует реально, на заднике сцены показывают немое кино. И в том, как строится режиссером красивая мелодрама, присутствуют неплохой вкус и даже своеобразное изящество. Здесь все чуть-чуть преувеличено, все подано так, чтобы произвести эффект, создать впечатление. И в то же время во всем присутствует тонкая ирония. Ведь Еремин понимает, что он делает и ради чего. Он создает образчик буржуазного театра, который должен нравиться публике.
В соответствии со всем этим выстроен и финал - красивый и сентиментальный.
Итоги , 23 декабря 2003 года
Марина Зайонц
Сентиментальный роман
"Последняя жертва" А. Островского поставлена в чеховском МХАТе
Не знаю, обращаете ли вы внимание на телевизионную рекламу некоего конкурса под названием "Российский сюжет"? Ту самую, где Александр Калягин проникновенно и трепетно призывает деятелей искусства создавать положительный образ новой России и не покладая рук искать ее героев, строителей капитализма с человеческим лицом. Во всяком случае создателей "Последней жертвы" этот призыв явно не оставил равнодушными. Сюжет, ясное дело, придуман Александром Островским не сегодня, зато адаптирован к нашим современным нуждам режиссером Юрием Ереминым, сценографом Валерием Фоминым, ну и, конечно, Олегом Табаковым, не просто исполнителем главной роли, но еще и в какой-то степени ее прототипом. Наравне, естественно, с такими известными людьми, приумножившими славу русского искусства на рубеже XIX-XX веков, как П. Третьяков, С. Мамонтов, С. Морозов и т. д.
Пьеса эта в нынешнем сезоне прямо-таки нарасхват. Кроме чеховского МХАТа, о ней заявили "Ленком" и Малый, но Табаков, привыкший брать быка за рога, всех опередил. Потому что давно пора показать народу, что человек, большими деньгами ворочающий, необязательно только подлец и жулик, достойный сидеть в тюрьме. Он, знаете ли, и чувства имеет, и вкус к настоящему, и слово "честь" для него не звук пустой, не говоря уж о деловых качествах, которым простой смертный может только завидовать. Все это в роли Флора Федулыча Прибыткова выразительно преподносит публике Олег Табаков, как всегда вооруженный неотразимым и победительным своим обаянием. Еремин передвинул действие пьесы Островского лет на 30 вперед, запустил на экране немую фильму, не дал никому рассиживаться и психологические кружева плести, сделал действие максимально динамичным, превратив старый сюжет в поучительную мелодраму, о которой одна растроганная зрительница на премьере сказала, утирая слезы: "Очень жизненно".
В пьесе Островского племянник Прибыткова Лавр Миронович (Валерий Хлевинский) и восторженная дочь его Ирина (Дарья Юрская) очень увлечены переводными романами. Нынешний зритель увлечен другим - телесериалами. Спектакль Юрия Еремина похож и на то, и на другое. Режиссер рассказал простую, понятную каждому историю о том, как хорошая молодая женщина Юлия Тугина (Марина Зудина) полюбила красавца негодяя Дульчина (Сергей Колесников), потратила на него свое состояние, была им оскорблена и унижена, но, слава богу, нашелся рядом с ней достойный и богатый человек (Прибытков-Табаков), не оставивший в беде и подаривший ей свою любовь и покровительство. Ну да, конечно, он намного старше ее, но ведь не в возрасте счастье, говорят нам создатели, не в любовных безумствах и разных там сердечных перебоях, а в покое и достоинстве. Когда можно накинуть на плечи шубку, взять покровителя под руку и отправиться в сад "Эрмитаж" оперу слушать. Обильно сыплется театральный снег, на экране - крупный план Марины Зудиной, красивое, спокойное лицо женщины, у которой все плохое уже позади. И следом надпись: конец.
Культура , 25 декабря 2003 года
Наталия Каминская
Очень хороший капиталист
"Последняя жертва". МХАТ им. А.П.Чехова
Флор Федулыч Прибытков у Островского - "очень богатый купец". У Олега Табакова, волей режиссера Юрия Еремина, он - очень богатый фабрикант. Несколько раз за спектакль, причем явно сверх написанного в пьесе, он говорит о новом, только что отстроенном фабричном цехе. И своего непутевого племянника Лавра с дочкой Ириной отправляет смотреть не приобретенные недавно художественные полотна, а светлую картину капиталистического строительства. Слуга же его, Василий, рекомендует Юлии Тугиной ознакомиться со свежеизданным трудом по политэкономии.
Меняют ли эти добавки что-либо в коллизии пьесы? Ничего не меняют. Как был Прибытков "денежным мешком", который обладал своим, притом весьма крепким кодексом чести делового человека, так им в спектакле и остался. Как была молодая Юлия жертвой бескорыстной любви к проходимцу Дульчину, таковой и пребывает. Да и вообще расклад персонажей по социально-нравственным полочкам здесь в чистом виде "островский". Есть люди дела, к которым впору отнести даже азиата Салая Салтаныча (Игорь Золотовицкий) с его афоризмом: "Сама себя бьет, кто не чисто жнет". А есть мотыльки-прихлебатели вроде Лавра Мироныча с дочкой. Есть и классический Альфонс - Вадим Григорьевич Дульчин. Однако Островский - не Бальзак, и его социальная лестница устлана загадочной материей русской души, где звериная жестокость перемешана с романтикой, а грех идет рука об руку с покаянием. Слов нет, хорош и благороден купец Прибытков. Однако, спасая честь и жизнь Юленьки, он одновременно их и покупает. Гадок Дульчин, живущий на деньги влюбленных дам, а как скажет: "Меня любит редкая женщина, только я ее ценить не умел", так и руками разведешь.
Но вернемся на сцену МХАТа им. А.П.Чехова. А на ней - сплошной модерн. Выгородки с шехтелевскими квадратиками поверху, сочетания холодного серого с теплым терракотом, на стенах - полотна во врубелевском стиле, на столиках - граммофон с телефоном, на дамах - пушистые боа и изломанные драпировки декаданса. И вдобавок - киноэкран, где в мутных очертаниях cinema возникают места действия: то особняк, то фабричные трубы, то крыши замоскворецких доходных домов. Эта деталь долго и настойчиво напоминает прием телевизионной мыльной оперы, где смена места действия обязательно фиксируется панорамой соответствующего фасада. Однако в финале живая пара Прибытков - Тугина удаляется в глубь сцены, а кинематографическая крупным планом движется на зрителя. Обсыпанная пушистым снегом, облаченная в милые фасоны начала ХХ столетия, эта пара навевает тоску по радостям Серебряного века, окончательно покидает мир Островского и вступает в эпоху Мамонтова и Морозова.
Режиссера так и тянет нащупать новую национальную идею и подкинуть простодушному зрителю положительного героя. Ах, какой чудный капиталист этот Флор Федулыч Олега Табакова! Очень богатый, очень честный и очень продвинутый. Когда говорит о Патти, о Росси, об абонементах в оперу или о мебели в стиле Помпадур, в этом совсем не чувствуется потуг нувориша. Есть даже капля лукавства: вот, мол, хорошая жизнь и ее обязательные атрибуты, а теперь смотрите сами: кто этого достоин, а кто нет. Табаков абсолютно царствует в этом спектакле. На самом деле он играет поверх заявленной темы. Режиссер и художник Валерий Фомин отправляют персонажей в путешествие во времени, примерно на 20 (против Островского) лет вперед, в эпоху оформившегося в России капитализма. Тем самым они наверняка хотят не только избавиться от осточертевших бородищ, поддевок и прочих традиционно театральных замоскворецких радостей. Они, вероятнее всего, пытаются акцентировать некие идеалы новейшего российского времени и сопоставить их с эпохой, оборвавшейся 17-м годом. Но Табаков, идеально выдерживая заявленный стиль, все же играет свое: и позднюю любовь, и твердость убеждений, и некое благородство, и хитрую неразборчивость в средствах, и мужскую надежность сильного мира сего. Самое забавное, что все это, несмотря на прыжок во времени, абсолютно в духе автора пьесы с его ироническим романтизмом и с отсутствием ярлыков "положительный" - "отрицательный". Вместе с Мариной Зудиной, играющей Юлию, они составляют шикарную сценическую пару, где хрупкость находит опору в мягкой, ненавязчивой твердости.
Свое играет и Ольга Барнет. Ее Глафира Фирсовна, избавившись от традиционных шалей, юбок и смачных красок театральной свахи, предстает смешной теткой, себе на уме, с легкой заморочкой и звериным инстинктом выживания. Забавна и пара Лавр Мироныч с дочкой, которые, впрочем, полностью упакованы в заявленный стиль. Дарья Юрская играет взнервленную дурочку эпохи декаданса, а Валерий Хлевинский - надутого индюка, чьи эволюции вообще не зависят от времени.
Беда, однако, с Дульчиным (Сергей Колесников). Его прямолинейная "подлость", необаятельные гитарные пассажи и неизящные подходы к дамам оставляют вопросы не то что к Тугиной, а даже к взбалмошной Ирине: и что тут, право, можно полюбить, чем плениться?
Под самый занавес сезона МХАТ им. А.П.Чехова выпустил наконец спектакль, за который не стыдно. Он по-своему стилен, умен и, безусловно, будет иметь зрительский успех. Режиссер Юрий Еремин после двух бледных московских премьер вновь, кажется, обрел ровное творческое дыхание. Но главная прелесть этой "жертвы" - художественный руководитель МХАТа, который, к счастью, остается блестящим театральным артистом.
Петербургский театральный журнал, №35, февраль 2004 года
Марина Тимашева
Третьяков... Прибытков... Табаков
А. Островский. «Последняя жертва». МХАТ им. Чехова. Режиссер Юрий Еремин, сценография Валерия Фомина
МХАТ имени Чехова выпустил «Последнюю жертву». Как в случае «Бесприданницы» Анатолия Праудина, так и в новом спектакле Юрия Еремина автора произведения, то есть Островского, узнать нелегко. Праудин лишил пьесу романтики и показал хозяев жизни во всей их пошлой непривлекательности. Юрий Еремин пошел более принятым в последние годы путем и богатых господ оправдал. Для этого ему понадобилось изменить время действия пьесы. Теперь события происходят не в купеческой Москве Островского, а в Москве конца XIX века. Спектакль вышел хороший, потому что артисты класса Олега Табакова, Марины Зудиной, Натальи Журавлевой и Ольги Барнет могут заставить зрителей не заметить многочисленных его недостатков. «Последняя жертва» решена во МХАТе как мелодрама, Островский здесь - не предтеча Чехова, он больше похож на автора сценария немого кино. Того самого, которое по воле режиссера в финале первого акта зрители спектакля смотрят вместе с его действующими лицами. Этот фильм в театре, наряду с костюмами Светланы Калининой, и позволяет уточнить время действия. Немое кино пришло в Россию в 1896 году. Незадолго до того, как был создан Художественный Общедоступный театр.
В верхнем левом углу сцены висит экран, на него проецируют изображения разных московских домов - тех, в которых обитают герои спектакля. Изображения черно-белые, и на экране все время идет снег. У Островского зима позади, однако она так красива. Снег падает на сцену, снег отряхивают с пышных меховых воротников и обуви входящие в дома люди.
Сценограф Валерий Фомин диагональю выстроил на половине сцены ширмы. Поначалу они прозрачны, и спектакль начинается эффектом теневого театра. Постепенно призрачный мир преображается в реальный. Освещенные иначе, ширмы превращаются в стены комнат, в каждой из которых течет своя жизнь. Перемены сцен знаменуются тем, что одна ширма уползает вверх и обнажается следующая. Ширмы сменяют одна другую, пока полностью не исчезнут со сцены. Они приводятся в движение висящими сверху и не укрытыми от зрительского глаза колесными механизмами. С одной стороны, функционально, с другой - вы словно видите элемент тех цехов, которыми так гордится Флор Прибытков, показывать которые своим гостям он любит (не удивляйтесь - о цехах поговорим чуть позже).
Особых симпатий Флор в пьесе не вызывает, хоть и является купцом, так сказать, «без бороды», представителем новой купеческой формации. Скорее из соображений престижа он все же слушает пение Патти, ходит в театр на Росси, приобретает изящную мебель и картины. Но интриги этот цивилизованный купец плетет, что твой паук. И с чувствами других людей особо считаться не расположен.
Тут-то и выясняется, что перемена времени действия служит не столько красоте сценической картинки, сколько смысловым изменениям. Пьеса написана в 70-е годы XIX века, и Флор в ремарке значится «очень богатым купцом» (чем именно он торгует, непонятно). На рубеже XIX и XX веков, куда его переместил Юрий Еремин, Флор Прибытков меняет род занятий. Он уже не купец, а крупный промышленник. Вы не поверите, но режиссер ввел в постановку рассуждения Флора о цехах и принадлежащей ему фабрике, которых в пьесе Островского нет. Заодно он превратился в знатока абстрактного искусства - в доме у него висит явно авангардная работа (вроде кубистического портрета из «Принца Флоризеля», в котором все сразу узнавали Клетчатого).
Вопрос, зачем Еремин переписал и без него недурную пьесу, мучил меня довольно долго. Найденный ответ мне кажется верным.
Образ благородного фабриканта вылеплен по социальному заказу, как в советское время - образы комсомольцев-добровольцев. Финансово-номенклатурная олигархия ельцинского призыва, взяв под надежный контроль так называемую «реальную экономику», волей-неволей вынуждена представлять себя силой созидательной - той, что поднимет хозяйство, обеспечит промышленный рост и передовые технологии. Соответственно, в прошлом ищут вдохновляющие прототипы, реальные или мифологические - все равно. Купец тут не уместен. Слишком болезненны воспоминания о «купи-продай» 90-х годов: спирте «Рояль», одноразовых дубленках, фантиках МММ. А фабрикант - вроде в самый раз. Чтобы подстраиваться под соцзаказ, не обязательно его осознавать на таком вот концептуальном уровне. Достаточно инстинктивной ориентации в пространстве, умения различать, «где масло, где хлеб». Иное дело, что к премьере случился арест Михаила Ходорковского, что придало режиссерскому решению совсем уж неожиданный смысл. Во многих рецензиях на спектакль Ходорковский фигурировал как «последняя жертва». Вообще-то название пьесы объясняется в ней же самой. Под последней жертвой подразумевается визит Тугиной к Прибыткову и те унижения, которым она себя подвергает ради того, чтобы добыть денег для любимого человека.
Можно считать «последней жертвой» саму Юлию Тугину, вынужденную распроститься с иллюзиями и отдаться на милость пожилого миллионщика. Но вот связать название с арестом Ходорковского… об этом режиссер вряд ли помышлял. И, если не считать ассоциаций с опальным олигархом, особых новостей в его интерпретации нет. Исследователь театральной истории пьес Островского Е. Холодов писал: «Когда в первых рядах партера восседали такие же Прибытковы, Флор Федулыч превращался в благородного спасителя обманутой Юлии Павловны. В другие времена слова „очень богатый купец“ переводились на сценический язык как очень плохой человек. Тогда по сцене гордо вышагивал бессердечный богатей, коварно плетущий сеть интриг». По премьерному спектаклю МХАТа вы сами можете сделать выводы о первых рядах партера и, шире, об общественной ситуации. Кстати, один из премьерных спектаклей во МХАТе посетил Президент РФ Владимир Путин.
Но закончим с политикой и вернемся в театр.
Олег Табаков играет великолепно. Его Прибытков - умный, дельный, прогрессивный хозяин и нежґный, любящий человек.
Юлия Тугина в исполнении Марины Зудиной (в жизни жены Олега Табакова) разительно отличается ото всех остальных. Маленькая, хрупкая, доверчивая как дитя, полностью ослепленная любовью, она в то же самое время готова на всякую хитрость и любое унижение, лишь бы спасти бессовестного Дульчина и выйти за него замуж.
Полуженщина-полуребенок, Юлия Тугина Марины Зудиной одновременно искренняя и жеманная, честная и лживая, капризная и страдающая, ґнежная и высокомерная. Таких, как она, непродажных и самоотверженных, многое повидавший на своем веку Флор Прибытков прежде не видел. Героя Олега Табакова ведет только одно чувство - любовь. Уже при первой встрече с Юлией, когда выясняется, что она собирается замуж, он в секунды теряет весь свой лоск, знакомая улыбка сползает с лица, он не то чтобы вздрагивает, но всем телом клонится набок.
В другой сцене, когда она приходит к нему в дом просить денег, Флор поспешно выпроваживает родню, суетливо срывает нарукавники, в которых работал, и пробует в считанные секунды приобрести прежний степенный вид. И когда, добившись своего, Юлия целует своего благодетеля, руки его, словно помимо воли, сцепляются за ее спиной. Каждому становится совершенно ясно: никто никогда не целовал Флора Федуловича так искренне, если вообще кто-нибудь когда-нибудь целовал его искренне. Сочувствие к горячо любящему и страдающему герою вытесняет из сознания зрителя весьма неприятные черты его характера. Нечто подобное в истории МХАТа уже было. В постановке Николая Хмелева 1944 года. Тогда Прибыткова играл Иван Москвин, а Тугину - Алла Тарасова. Сошлюсь на Бориса Алперса: «Своим духовным и внешним обликом герой Москвина напоминал благородных, великодушных джентльменов с седеющей головой, до конца своих дней сохраняющих чистоту души и жар нестареющего сердца. По отношению к тарасовской героине такой Прибытков был воплощением преданности и самоотречения. Им владела та всепоглощающая любовь к молодой женщине, которая становилась одновременно его горьким счастьем и постоянной, незатухающей мукой. Биографы Москвина знают, что в ту пору он переживал трудную личную драму. И что-то от своих человеческих чувств он отдал Прибыткову, тем самым изменив до неузнаваемости его духовный облик». В ту пору Алла Тарасова как раз ушла от Ивана Москвина к другому человеку - это и подразумевают биографы под «личной драмой». Так, кроме своей любви к Марине Зудиной, Олег Табаков привносит в спектакль собственно театральную историю - своего рода поклон постановке 44-го года. И историю более давнюю - о тех людях, которые помогли на рубеже XIX и XX веков выжить Художественному театру.
Честно признаться, во Флоре Прибыткове увидела я не Михаила Ходорковского и даже не Леонида Невзлина, а Олега Табакова, создателя студии и спасителя МХАТа, который сам может служить примером идеального предпринимателя. Когда театр не смог вовремя заплатить отпускные артистам, Олег Табаков заложил собственные векселя. Когда зашла речь о том, что СТД ну никак не может прокормить петербургский Дом ветеранов сцены, Олег Табаков выделил деньги из своего Фонда. Я могу привести десятки таких примеров, причем Табаков предпочитает свою благотворительность не рекламировать. Живой пример благополучия и бескорыстия имущего. К реальным Флорам Прибытковым он почти не имеет отношения, но указывает, что Третьяков, Бахрушин и Станиславский были выходцами из среды московской купеческой аристократии. Нашим-то господам, оказывается, есть к чему стремиться.
Действие первое
Действующие лица
Юлия Павловна Тугина , молодая вдова.
Глафира Фирсовна , тетка Юлии, пожилая, небогатая женщина.
Вадим Григорьевич Дульчин , молодой человек.
Лука Герасимыч Дергачев , приятель Дульчина, довольно невзрачный господин и по фигуре, и по костюму.
Флор Федулыч Прибытков , очень богатый купец, румяный старик, лет 60, гладко выбрит, тщательно причесан и одет очень чисто.
Михевна , старая ключница Юлии.
Небольшая гостиная в доме Тугиной. В глубине дверь входная, направо (от актеров) дверь во внутренние комнаты, налево – окно. Драпировка и мебель довольно скромные, но приличные.
Явление первое
Михевна у входной двери, потом Глафира Фирсовна .
Михевна . Девушки, кто там позвонил? Вадим Григорьич, что ли?
Глафира Фирсовна (входя). Какой Вадим Григорьич! Это я. Вадим-то Григорьич, чай, позже придет.
Михевна . Ах, матушка, Глафира Фирсовна! Да никакого и нет Вадима Григорьича; это я так, обмолвилась. Извините!
Глафира Фирсовна . Сорвалось с языка, так уж нечего делать, назад не спрячешь. Эка досада, не застала я самой-то! Не близко место к вам даром-то путешествовать; а на извозчиков у меня денег еще не нажито. Да и разбойники же они! За твои же деньги тебе всю душеньку вытрясет, да еще, того гляди, вожжами глаза выхлестнет.
Михевна . Что говорить! То ли дело свои…
Глафира Фирсовна . Что, свои? Ноги-то, что ли?
Михевна . Нет, лошади-то, я говорю.
Глафира Фирсовна . Уж чего лучше! Да только у меня свои-то еще на Хреновском заводе; все купить не сберусь – боюсь, как бы не ошибиться.
Михевна . Так вы пешочком?
Глафира Фирсовна . Да, по обещанию, семь верст киселя есть. Да вот не в раз; видно, придется обратно на тех же, не кормя.
Михевна . Посидите, матушка! она, надо быть, скоро воротится.
Глафира Фирсовна . А куда ее бог понес?
Михевна . К вечеренке пошла.
Глафира Фирсовна . За богомолье принялась. Аль много нагрешила?
Михевна . Да она, матушка, всегда такая; как покойника не стало, все молится.
Глафира Фирсовна . Знаем мы, как она молится-то.
Михевна . Ну, а знаете, так и знайте! А я знаю, что правду говорю, мне лгать не из чего. Чайку не прикажете ли? У нас это мигом.
Глафира Фирсовна . Нет, уж я самое подожду. (Садится.)
Михевна . Как угодно.
Глафира Фирсовна . Ну, что ваш плезир-то?
Михевна . Как, матушка, изволили сказать? Не дослышала я…
Глафира Фирсовна . Ну, как его поучтивей-то назвать? Победитель-то, друг-то милый?
Михевна . Не понять мне разговору вашего, слова больно мудреные.
Глафира Фирсовна . Ты дуру разыгрываешь, аль стыдишься меня? Так я не барышня. Поживешь с мое-то, да в бедности, так стыдочек-то всякий забудешь, ты уж в этом не сомневайся. Я про Вадима Григорьича тебя спрашиваю…
Михевна (приложив руку к щеке). Ох, матушка, ох!
Глафира Фирсовна . Что заохала?
Михевна . Да стыдно очень. Да как же вы узнали? А я думала, что про это никому не известно…
Глафира Фирсовна . Как узнала? Имя его ты сама сейчас сказала мне: Вадимом Григорьичем окликнула.
Михевна . Эка я глупая!
Глафира Фирсовна . Да, кроме того, я и от людей слышала, что она в приятеля своего много денег проживает. Правда, что ли?
Михевна . Верного я не знаю; а как, чай, не проживать! Чего она для него пожалеет!
Глафира Фирсовна . То-то муж-то ее, покойник, догадлив был; чувствовало его сердце, что вдове деньги понадобятся, и оставил вам миллион.
Михевна . Ну, какой, матушка, миллион! Много меньше.
Глафира Фирсовна . Ну, уж это у меня счет такой: я все на миллионы считаю; у меня, что больше тысячи, то и миллион. Сколько в миллионе денег, я и сама не знаю, а говорю так, потому что это слово в моду пошло. Прежде, Михевна, богачей-то тысячниками звали, а теперь уж все сплошь миллионщики пошли. Нынче скажи-ко про хорошего купца, что он обанкрутился тысяч на пятьдесят, так он обидится, пожалуй, а говори прямо на миллион, либо два, – вот это верно будет. Прежде и пропажи-то были маленькие, а нынче вон в банке одном семи миллионов недосчитались. Конечно, у себя-то в руках и приходу, и расходу больше полтины редко видишь; а уж я такую смелость на себя взяла, что чужие деньги все на миллионы считаю; так-то свободно об них разговариваю. Миллион – и шабаш! Как же она: вещами, что ль, дарит ему, аль деньгами?
Михевна . Про деньги не знаю, а подарки ему идут поминутно, и все дорогие. Ни в чем у него недостатка не бывает, и в квартире-то все наше: то она ему чернилицу новую на стол купит со всем прибором…
Глафира Фирсовна . Чернилица новая, дорогая, а писать нечего.
Михевна . Какое писанье! когда ему! Он и дома-то не живет. И занавески ему на окна переменит, и мебель всю заново. А уж это посуда, белье и что прочее, так он и не знает, как у него все новое является, – ему-то все кажется, что все то же. Да чего уж, до самой малости: чай с сахаром, и то от нас туда идет.
Глафира Фирсовна . Все еще это не беда, стерпеть можно. Разные бабы-то бывают: которая любовнику вещами – та еще, пожалуй, капитал и сбережет; а которая деньгами, ну, уж тут разоренье верное.
Михевна . Сахару больно жалко: много его у них выходит… Куда им пропасть этакая?
Глафира Фирсовна . Как же это у вас случилось, как ее угораздило такой хомут на шею надеть?
Михевна . Да все эта дача проклятая. Как жили мы тогда, вскоре после покойника, на даче, – жили скромно, людей обегали, редко когда и на прогулку ходили, и то куда подальше; тут его и нанесло, как на грех. Куда ни выдем из дому, все встретится, да встретится. Да молодой, красивый, одет как картинка; лошади, коляски какие. А сердце-то ведь не камень. Ну, и стал присватываться, она не прочь: чего еще, жених хоть куда и богатый. Только положили так, чтоб отсрочить свадьбу до зимы: еще мужу год не вышел, еще траур носила. А он, между тем временем, каждый день ездит к нам как жених, и подарки, и букеты возит. И так она в него вверилась, и так расположилась, что стала совсем как за мужа считать. Да и он без церемонии стал ее добром, как своим, распоряжаться. Что твое, что мое, говорит, это все одно. А ей это за радость: «Значит, говорит, он мой, коли так поступает; теперь у нас, говорит, за малым дело стало, только повенчаться».
Глафира Фирсовна . Да, за малым! Ну, нет, не скажи! Что ж дальше-то? Траур кончился, зима пришла…
Михевна . Зима-то пришла, да и прошла, да вот и другая скоро придет.
Глафира Фирсовна . А он все еще в женихах числится?
Михевна . Все еще в женихах.
Глафира Фирсовна . Долгонько. Пора б порешить чем-нибудь, а то что людей-то срамить!
Михевна . Да чем, матушка! Как мы живем? Такая-то тишина, такая-то скромность, прямо надо сказать, как есть монастырь. Мужского духу и в заводе нет. Ездит один Вадим Григорьич, что греха таить, да и тот больше в сумеречках. Даже которые его приятели и тем к нам ходу нет. Есть у него один такой, Дергачев прозывается, тот раза два, было, сунулся.
Глафира Фирсовна . Не попотчуют ли, мол, чем?
Михевна . Ну, конечно, человек бедный, живет впроголодь – думает и закусить, и винца выпить. Я так их и понимаю. Да я, матушка, пугнула его. Нам не жаль, да бережемся: мужчины чтоб ни-ни, ни под каким видом. Вот как мы живем. И все-то она молится, да постится, бог с ней.
Глафира Фирсовна . Какая ж тому причина, с чего ей?..
Михевна . Чтоб женился. Уж это всегда так.
Глафира Фирсовна . А я так думаю, что не даст ей бог счастья. Родню забывает… Уж коли задумала она капитал размотать, так лучше бы с родными, чем с чужими. Взяла бы хоть меня; по крайности, и я бы пожила в удовольствие на старости лет…
Михевна . Это уж ее дело; а я знаю, что у ней к родным расположение есть.
Глафира Фирсовна . Незаметно что-то. Сама прочь от родных, так и от нас ничего хорошего не жди, особенно от меня. Женщина я не злая, а ноготок есть, удружить могу. Ну, вот и спасибо, только мне и нужно: все я от тебя вызнала. Что это, Михевна, как две бабы сойдутся, так они наболтают столько, что в большую книгу не упишешь, и наговорят того, что, может быть, и не надо?
Михевна . Наша слабость такая, женская. Разумеется, по надежде говоришь, что ничего из этого дурного не выдет. А кто же вас знает: в чужую душу не влезешь, может, вы с каким умыслом выспрашиваете. Да вот она и сама, а я уж по хозяйству пойду. (Уходит.)
Входит Юлия Павловна.
Явление второе
Глафира Фирсовна , Юлия .
Юлия (снимая платок). Ах, тетенька, какими судьбами? Вот обрадовали!
Глафира Фирсовна . Полно, полно, уж будто и рада?
Юлия . Да еще бы! Конечно, рада. (Целуются.)
Глафира Фирсовна . Бросила родню-то, да и знать не хочешь! Ну, я не спесива, сама пришла; уж рада не рада ль, а не выгонишь, ведь тоже родная.
Юлия . Да что вы! Я родным всегда рада; только жизнь моя такая уединенная, никуда не выезжаю. Что делать-то, уж такая я от природы! А ко мне всегда милости просим.
Глафира Фирсовна . Что это ты, как мещанка, платком покрываешься? Точно сирота какая.
Юлия . Да и то сирота.
Глафира Фирсовна . С таким сиротством еще можно жить. Ох, сиротами-то зовут тех, кого пожалеть некому, а у богатых вдов печальники найдутся! Да я бы, на твоем месте, не то что в платочке, а в аршин бы шляпу-то соорудила, развалилась в коляске, да и покатывай! На, мол, смотри!
Юлия . Не удивишь нынче никого, что ни надень. Да и мне рядиться-то не к чему и не к месту было, – я к вечерне ходила.
Глафира Фирсовна . Да, уж тут попугаем-то вырядиться не для кого, особенно в будни. Да что ты долго? Вечерни-то давненько отошли.
Юлия . Да после вечерни-то свадьба была простенькая, так я осталась посмотреть.
Глафира Фирсовна . Чего это ты, милая, не видала? Свадьба, как свадьба. Чай, обвели да и повезли, не редкость какая.
Юлия . Все-таки, тетенька, интересно на чужую радость посмотреть.
Глафира Фирсовна . Ну, посмотрела, позавидовала чужому счастью и довольно. Аль ты свадьбы-то смотришь, как мы, грешные? Мы так глаза-то вытаращим, что не то, что бриллианты, а все булавки-то пересчитаем. Да еще глазам-то не верим, так у всех провожатых и платья, и блонды перещупаем, настоящие ли?
Юлия . Нет, тетенька, я в народе не люблю: я издали смотрела; в другом приделе стояла. И какой случай! Вижу я, входит девушка, становится поодаль, в лице ни кровинки, глаза горят, уставилась на жениха-то, вся дрожит, точно помешанная. Потом, гляжу, стала она креститься, а слезы в три ручья так и полились. Жалко мне ее стало, подошла я к ней, чтобы разговорить, да увести поскорее. И сама-то плачу.
Глафира Фирсовна . Ты-то об чем, не слыхать ли?
Юлия . Заговорили мы: «Пойдемте, говорю я, дорогой потолкуем! Мы тут со слезами-то не лишние ли?» – «Вы-то, не знаю, говорит, а я лишняя». Посмотрела с минуточку на жениха, кивнула головой; прошептала «прощай», и пошли мы со слезами.
Глафира Фирсовна . Дешевы слезы-то у вас.
Юлия . Уж очень тяжело это слово-то «прощай». Вспомнила я мужа-покойника: очень я плакала, как он умер; а как пришлось сказать «прощай», – в последний раз, – так ведь я было сама умерла. А каково сказать: «Прощай на век» живому человеку? Ведь это хуже, чем похоронить.
Глафира Фирсовна . Эка у вас печаль по этим заблужденным! Да бог с ней! Всякая должна знать, что только божье крепко.
Юлия . Так-то так, тетенька, да коли любишь человека, коль всю душу в него положила?
Глафира Фирсовна . И откуда это в вас такая горячая любовь проявляется?
Юлия . Что ж делать-то! Ведь уж это кому как дано. Конечно, кто любви не знает, тем легче жить на свете.
Глафира Фирсовна . Э, да что нам до чужих! Поговорим о себе! Как твой-то сокол?
Юлия . Какой мой сокол?
Глафира Фирсовна . Ну, как величать-то прикажешь? Жених там, что ли? Вадим Григорьич.
Юлия . Да как же?.. Да откуда ж вы?
Глафира Фирсовна . Откуда узнала-то? Слухом земля полнится: хоть в трубы еще не трубят, а разговор идет.
Юлия (конфузясь). Да теперь скоро, тетенька, свадьба у нас.
Глафира Фирсовна . Полно, так ли? Не надежен он, говорят, да и мотоват очень.
Юлия . Уж каков есть, такого и люблю.
Глафира Фирсовна . Удерживать бы немножко.
Юлия . Как можно, что вы говорите! Ведь не жена еще; как я смею что-нибудь сказать? Вот бог благословит, тогда другое дело; а теперь я могу только лаской да угождением. Кажется, рада бы все отдать, только б не разлюбил.
Глафира Фирсовна . Что ты, стыдись! Молодая, красивая женщина, да на мужчину разоряться! не старуха ведь.
Юлия . Да я и не разоряюсь, и не думала разоряться: он сам богат. А все ж таки, чем-нибудь привязать нужно. Живу я, тетенька, в глуши, веду жизнь скромную, следить за ним не могу: где он бывает, что делает… Иной раз дня три, четыре не едет, чего не передумаешь; рада бог знает что отдать, только бы увидать-то.
Глафира Фирсовна . Чем привязать, не знаешь? А ворожба-то на что! Чего другого, а этого добра в Москве не занимать стать. Такие снадобья знают, испробованные. Я дамы четыре знаю, которые этим мастерством занимаются. Вон Манефа говорит: «Я своим словом на краю света, в Америке, достану и там на человека тоску да сухоту нагоню. Давай двадцать пять рублей в руки, из Америки ворочу». Вот ты бы съездила.
Юлия . Нет, что вы! как это можно?
Глафира Фирсовна . Ничего. А то есть один отставной секретарь, горбатый; так он и ворожит, и на фортепьянах играет, и жестокие романсы поет, – так оно для влюбленных-то как чувствительно!
Юлия . Нет, ворожить я не стану.
Глафира Фирсовна . А ворожить не хочешь, так вот тебе еще средство: коли чуть долго не едет к тебе, сейчас его, раба божьего, в поминанье за упокой! Какую тоску-то нагонишь, мигом прилетит…
Юлия . Ничего этого не нужно.
Глафира Фирсовна . Греха боишься? Оно точно, что грех.
Юлия . Да и не хорошо.
Глафира Фирсовна . Так вот тебе средство безгрешное: можно и за здравие, только свечку вверх ногами поставить: с другого конца зажечь. Как действует!
Юлия . Нет, уж вы оставьте! Зачем же!
Глафира Фирсовна . А лучше-то всего, вот наш тебе совет: брось-ко ты его сама, пока он тебя не бросил.
Юлия . Ах, как можно! что вы! Всю жизнь-то положивши… да я жива не останусь.
Глафира Фирсовна . Потому как нам, родственным людям, сраму от тебя переносить не хочется. Послушай-ко, что все родные и знакомые говорят!
Юлия . Да что им до меня! Я никого не трогаю, я совершеннолетняя.
Глафира Фирсовна . А то, что нигде показаться нельзя, везде опросы да насмешки: «Что ваша Юлинька? Как ваша Юлинька?» Вон посмотри, как Флор Федулыч расстроен через тебя.
Юлия . И Флор Федулыч?
Глафира Фирсовна . Я его недавно видела; он сам хотел быть у тебя сегодня.
Юлия . Ай, стыд какой! Зачем это он? Такой почтенный старик.
Глафира Фирсовна . Сама себя довела.
Юлия . Я его не приму. Как я стану с ним разговаривать? С стыда сгоришь.
Глафира Фирсовна . Да ты не очень бойся-то. Он хоть строг, а до вас, молодых баб, довольно-таки снисходителен. Человек одинокий, детей нет, денег двенадцать миллионов.
Юлия . Что это, тетенька, уж больно много.
Глафира Фирсовна . Я так, на счастье говорю, не пугайся: мои миллионы маленькие. А только много, очень много, страсть сколько деньжищев! Чужая душа – потемки: кто знает, кому он деньги-то оставит. Вот все родные-то перед ним и раболепствуют. И тебе тоже его огорчать-то бы не надо.
Юлия . Какая я ему родня! Седьмая вода на киселе, да и то по мужу.
Глафира Фирсовна . Захочешь, так родней родни будешь.
Юлия . Я этого не понимаю, тетенька, и не желаю понимать.
Глафира Фирсовна . Очень просто: исполняй всякое желание его, всякий каприз, так он еще при жизни тебя озолотит.
Юлия . Надо знать, какие у него капризы-то! Другие капризы и за ваши двенадцать миллионов исполнять не согласишься.
Глафира Фирсовна . Капризные старики кому милы, конечно. Да старик-то он у нас чудной: сам стар, а капризы у него молодые. А ты разве забыла, что он твоему мужу был первый друг и благодетель? Твой муж перед смертью приказывал ему, чтоб он тебя не забывал, чтоб помогал тебе и советом, и делом, и был тебе вместо отца.
Юлия . Так не я забыла-то, а он. После смерти мужа я его только один раз и видела.
Глафира Фирсовна . Можно ль с него требовать? Мало ль у него делов-то без тебя! У него все это время мысли были заняты другим. Сирота у него была на попечении, красавица, получше тебя гораздо; а вот теперь он отдал ее замуж, мысли-то у него и освободились, и об тебе вспомнил, и до тебя очередь дошла.
Юлия . Очень я благодарна Флору Федулычу, только я никаких себе попечителей не желаю, и напрасно он себя беспокоит.
Глафира Фирсовна . Не отталкивай родню, не отталкивай! Проживешься до нитки, куда денешься? К нам же прибежишь.
Юлия . Ни к кому я не пойду; гордость моя не позволит, да мне и незачем. Что вы мне бедность пророчите! Я не маленькая: и сама собою, и своими деньгами я распорядиться сумею.
Глафира Фирсовна . А я другие разговоры слышала.
Юлия . Нечего про меня слышать. Конечно, от сплетен не убережешься, про всех говорят, особенно прислуга; так хорошему человеку, солидному, стыдно таким вздором заниматься.
Глафира Фирсовна . Вот так! Сказала, как отрезала. Так и знать будем.
Входит Михевна .
Явление третье
Юлия, Глафира Фирсовна и Михевна.
Михевна . Чай готов, не прикажете ли?
Глафира Фирсовна . Нет, чай, бог с ним! Вот чудо-то со мной, вот послушай! Как вот этот час настанет, и начинает меня на съестное позывать. И с чего это сталось?
Юлия . Так можно подать.
Глафира Фирсовна . Зачем подавать! У тебя, ведь, я чай, есть такой шкафчик, где все это соблюдается – и пропустить можно маленькую, и закусить! Я не спесива: мне огурец – так огурец, пирог – так пирог.
Юлия . Есть, тетенька, как не быть!
Глафира Фирсовна . Вот мы к нему и пристроимся. Перекушу я малым делом, да уж и пора мне. Засиделась я у тебя, а мне еще через всю Москву шествовать.
Юлия . Неужели такую даль пешком? Тетенька, если вы не обидитесь, я бы предложила вам на извозчика. (Вынимает рублевую бумажку.) А то лошадь заложить?
Глафира Фирсовна . Не обижусь. От другого обижусь, а от тебя нет, не обижусь, от тебя возьму. (Берет бумажку.) Когда тут лошадь закладывать!
Юлия и Глафира Фирсовна уходят в дверь направо, Михевна идет за ними. Звонок.
Явление четвертое
Михевна , потом Дергачев .
Михевна . Ну, уж это Вадим Григорьич, по звонку слышу. (Идет к двери, навстречу ей Дергачев.) Ох, чтоб тебя!
Дергачев (важно). Я желаю видеть Юлию Павловну.
Михевна . Ну, да мало ль что вы желаете. К нам, батюшка, в дом мужчины не ходят. И кто это вас пустил? Сколько раз говорила девкам, чтоб не пускали.
Дергачев (пожимая плечами). Вот нравы!
Михевна . Ну да, нравы! Пускать вас, так вы повадитесь.
Дергачев . Я не за тем пришел, чтоб твои глупости слушать. Доложи, милая, Юлии Павловне.
Михевна . Да, милый, нельзя.
Дергачев . Что за вздор! Мне нужно видеть Юлию Павловну.
Михевна . Ну, да ведь не особенная какая надобность!
Дергачев . У меня есть письмо к ней.
Михевна . А письмо, так давай его сюда и ступай с богом.
Дергачев . Я должен отдать в собственные руки.
Михевна . И у меня свои собственные руки, не чужие. Чего боишься? Не съем его!
Входит Юлия Павловна .
Явление пятое
Дергачев , Михевна, Юлия Павловна.
Юлия . Что у вас тут за разговор? А, Лука Герасимыч, здравствуйте!
Дергачев . Честь имею кланяться. Письмо вот от Вадима. (Подает письмо.)
Юлия . Покорно вас благодарю. Ответа не нужно?
Дергачев . Ответа не нужно-с; он сам заедет.
Юлия . Что, здоров он?
Дергачев . Слава богу-с.
Михевна . Не держи ты его, отпусти поскорее, что хорошего?
Дергачев . Могу я его здесь подождать-с?
Юлия . Лука Герасимыч, извините! Я жду одного родственника, старика, понимаете?
Михевна . Да, Герасимыч, ступай, ступай!
Дергачев . Герасимыч! Какое невежество!
Михевна . Не взыщи!
Юлия . Не сердитесь на нее, она женщина простая. До свидания, Лука Герасимыч!
Дергачев . До свидания, Юлия Павловна! Как ни велика моя дружба к Вадиму, но уж подобных поручений я от него принимать не буду, извините-с! Я сам ему предложил-с! Я думал провести время…
Михевна . Ну, что еще за разговоры развел?
Юлия . Что делать, у нас это не принято. (Кланяется.)
Михевна (Юлии). Глафира Фирсовна ушла?
Юлия . Ушла.
Михевна (Дергачеву). Пойдем, пойдем, я провожу.
Дергачев раскланивается и уходит. Михевна за ним.
Явление шестое
Юлия , потом Михевна .
Юлия (раскрывает письмо и читает). «Милая Юлия, я сегодня буду у тебя непременно, хоть поздно, а все-таки заеду». Вот это мило с его стороны. (Читает.) «Не сердись, моя голубка»… (Повторяет.) «Моя голубка». Как хорошо пишет. Как на такого голубя сердиться! (Читает.) «Я все эти дни не имел минуты свободной: все дела и дела и, надо признаться, не очень удачные. Я все более и более убеждаюсь, что мне без твоей любви жить нельзя. И хотя я подвергаю ее довольно тяжким испытаниям и сегодня же потребую от тебя некоторой жертвы, но ты сама меня избаловала, и я уверен заранее, что ты простишь все твоему безумному и безумно любящему тебя Вадиму».
Входит Михевна .
Михевна . Кто-то подъехал, никак Флор Федулыч?
Юлия (прячет письмо в карман). Так ты поди, сядь в передней, да посматривай хорошенько! Если приедет Вадим Григорьич, проводи его кругом, да попроси подождать в угольной комнате. Скажи, мол, дяденька у них.
Михевна уходит. Входит Флор Федулыч.
Женщина, которая любит, готова пожертвовать ради спасения любимого всем своим состоянием. Чем же ответит на это Вадим Дульчин, красавец и игрок? И как далеко может зайти женщина, которая его любит?..В честь Дня кино 27 августа я хочу вспомнить прекрасный фильм Петра Тодоровского по пьесе А.Н. Островского - "Последняя жертва". На мой взгляд - это один из шедевров советского кинематографа: подбор актеров, музыка Евгения Шварца, живописный ряд фильма - все соответствует пьесе и духу времени.
Невозможно забыть неимоверно трогательную Юлию Павловну Маргариты Володиной - стареющую, любящую, жертвенную, обманутую.
Володина не так много снималась и прославилась ролью комиссарши в фильме "Оптимистическая трагедия". Но тем, кто не видел, советую посмотреть замечательный фильм о любви, где всего два героя и два актера - Володина и Михаил Ножкин - "Каждый вечер в одиннадцать" - и вы узнаете, как же справлялись ваши предки в эпоху отсутствия мобильных телефонов! И еще хороший фильм, где у нее, правда, эпизодическая роль пьющей жены - "Поздняя встреча" по Ю. Нагибину с А.Баталовым в главной роли.
Вадима Дульчина играет Олег Стриженов - это именно ради него идет на последнюю жертву Юлия Павловна: унижается, предлагает себя, умоляет, приказывает, целует - все, чтобы раздобыть денег для возлюбленного, который просто "жжёт деньги", проигрывая их в карты.
Ну и, наконец, третий главный герой - Фрол Федулыч в исполнении Михаила Глузского: ох, хорош! Настолько хорош, что будь я на месте главной героини, не задумываясь променяла бы потасканного и завравшегося Дульчина на - пусть не молоденького - но умного, тонкого, образованного и богатого купца, да еще если у него такие глаза, как у Глузского!
Остальные персонажи тоже хороши: племянник Лавр Мироныч (Леонид Куравлев), эдакий российский Монте-Кристо, но без его миллионов и романтическая дочь Лавра Мироныча - "Ирэнь" - Ольга Науменко.
Дивная сцена между ней и Стриженовым, когда Дульчин обнаруживает Ирину Лавровну в своей холостяцкой постели: счастливец, вы хотели африканской страсти? Вы ее получите! Но вдруг выясняется, что необходимым компонентом африканской страсти являются деньги, которых нет у Дульчина, и тому остается только одно - "венгерские танцы по кабакам танцевать", ни у Ирины - дядя Фрол не даст ни копейки для такого жениха! Да как же вы смели требовать африканской страсти, коли у вас ни гроша за душой! - возмущается, лихорадочно одевающаяся "Ирэнь", а Дульчин меланхолично замечает: Ну, положим, всякий может желать африканской страсти...
Нет, так я просто перескажу весь фильм! Я помню его почти наизусть: вот еще один эпизод, когда Ирина целует Фрола Федулыча в благодарность за какой-то подарок, а тот, посмаковов, замечает: Не-ет, не то. Не то! ТОТ поцелуй - дорогого стоит! ТОТ - что подарила ему Юлия Павловна.
И в заключение, про музыку: Евгений Шварц создал удивительно нежный звуковой образ фильма, особенно мне нравится песенка, идущая в начале:
Не растет трава зимою...
Поливай - не поливай...
Не приедет он обратно...
Вспоминай - не вспоминай...
Не ручаюсь за точность слов - но смысл таков. Эта песенка сразу задает пронзительно грустную ноту. И еще - романс "В нашем старом саду..."!
И надо обязательно сказать о необыкновенной точности интерьеров, костюмов и московских пейзажей: дом Юлии Павловны снимали на улочке около Ильи Обыденного, рядом с метро Парк Культуры.
