Глеб Ситковский

В поднебесье с биркой на ноге

«Одна абсолютно счастливая деревня», Б, Вахтин, режиссер Петр Фоменко. Театр «Мастерская П. Фоменко»

В далекой-далекой деревне жили-были парень и девушка. Они любили друг друга, а потом, когда девушка забеременела, то и поженились. А на следующий день после свадьбы парня забрали на войну и убили.

Эта история, простая, как пение пастушеской свирели, была написана ленинградским писателем Борисом Вахтиным в 60-е годы, и Петр Фоменко хотел инсценировать повесть друга еще тогда, но цензуре что-то не понравилось, и спектакль не вышел.

Сейчас, десятилетия спустя, Фоменко взялся наполнить свой новый дом на Кутузовской теми голосами, что давно замолкли, теми людьми, которых давно уже нет, взялся обжить и согреть дыханием свое новое театральное пространство.

Пространство тесно и ничтожно, но режиссеру Фоменко это нипочем: кажется, что он способен повелевать целым миром, будучи даже замкнут в ореховую скорлупу. Под потолки бывшего советского кинотеатра он с легкостью помещает и небо - с которого глядят на нас наши мертвые, и землю - в которую нам предстоит лечь, и реку - на берегах которой нам коротать наш век.

На «берегах» разместились немногочисленные зрители (слева - тридцать шесть и справа - тридцать шесть), а сама река и вообще вся эта неторопливая и быстротекущая жизнь льется посередине. Фоменко показывает реку всего двумя штрихами: ставит повсюду тазики с водой и перебрасывает через все пространство деревенские мостки, где обычно стирают бабы.

Простую историю Фоменко намеренно сводит к выполнению задач тоже простых, почти учебных. Для того, чтобы дать картины деревенской жизни, достаточно нескольких этюдов по сценречи и сцендвижению. Вот этюд «Бабы пололи картошку» - смешная скороговорка вкупе с энергичными телодвижениями колхозниц. Или этюд «Трактор»: бьются в конвульсиях чьи-то руки и ноги, а в такт судорогам из большого ящика несется «каррррр-бюррр-рра-торрррр», «акккккк-селллл-ле-ррррраторррр», «маттт-перрре-маттт».

Это типичный взгляд горожанина на сельскую жизнь, и в нем есть, как водится, и извечная наша романтическая тяга к земле, и здоровая урбанистическая ирония. «Взгляд со стороны» - вообще, наверное, главное, что определяет суть этого спектакля. Мы смотрим на всю эту жизнь то бесстрастными глазами огородного пугала («А он что ей говорит? А она ему что?», - переспрашивает Карэн Бадалов с вороньим гнездом на голове), а то волоокими глазами коровы (Мадлен Джабраилова). Подвешенный на стульчике между небом и землей, за историей Абсолютно Счастливой Деревни с самого начала наблюдает летописец-учитель (Олег Любимов), а финал мы досмотрим уже глазами погибшего солдата: Михеев (Сергей Тарамаев) с биркой на ноге заберется в свой поднебесный гамак и будет оттуда вести нежные беседы со своей бедной Полиной (Полина Агуреева). Каждый - актер, и каждый - зритель.

Любовные сцены Михеева и Полины сделали бы честь любому театру. Сергей Тарамаев играет не только нежность, но и силу. Полина Агуреева играет не только девичью строптивость, но и бабью жалость. А жалеть - это по-деревенски все равно что любить. Эпизод, в котором Михеев разматывает на Полине длинное и струящееся, как река, полотно, мог бы войти в какие-нибудь театральные хрестоматии в качестве примера ключевой мизансцены, организующей пространство спектакля.

Льются в этом спектакле не только реки, но и песни. Еще в самом начале спектакля сельский учитель объяснит нам, что эта история, в сущности, - «довольно долгая песня». И песни за два с половиной часа, что длится спектакль, действительно почти не смолкают. «Верила, верила, верю» плавно перетекает в кокетливую песенку «В деревне нашей ты не найдешь другой такой Чаниты», а «Не для меня цветут сады» - в «Лили Марлен».

«В деревне Бог живет не по углам, как думают насмешники, а всюду», - сказал когда-то поэт. Петр Фоменко, одушевляющий в своем спектакле и каждую животину, и каждый предмет, добивается того, что в какой-то миг зритель забывает вдруг про многочисленные углы бывшего кинотеатра «Киев» и помнит только о пресловутом «всюду».

Сегодня , 22 июня 2000 года

Майя Одина

Нежный реализм

"Одна абсолютно счастливая деревня" в мастерской Петра Фоменко

РЕЖИССЕРСКОЕ мастерство Петра Фоменко имеет одно абсолютно устойчивое свойство. Над всеми своими спектаклями Фоменко мудрит и кудесит. Читает текст, докапываясь до смысловых оттенков каждого суффикса, перекладывает прозу для сцены особым, лишь ему ведомым способом, подгоняет каждую реплику, а то и слог или звук под выбранную музыкальную тему, тщательно ставит свет, перебирая все оттенки белого и вымеряет каждую ступеньку под ногами артистов. Но выбираемые им пьесы давно затеяли с мастером игру, посильнее "фараона" графини Анны Федотовны с его "тройками, семерками и тузами". Они как оборотни-плуты - оказываются его или не его. Если не его, чужими, то спектакль получается мастерски собранной конструкцией, где виден каждый изгиб неординарной режиссерской мысли и даже след от вдохновенья, которое могло бы быть, но по причинам самым неведомым отсутствует. Фирменное фоменковское "легкое дыханье" оборачивается тяжкими и болезненными вздохами.

Но как только Фоменко попадает в свою текстовую стихию, все в его руках начинает играть и звучать. Как удачливому игроку, все карты идут ему в руку. Он перестает громоздить капитальные декорации и обходится предметами самыми обыденными: горшками, корзинками, занавесочками. А теснота игрового пространства оборачивается невиданным и фантастическим масштабом - за каждым предметом на сцене, платьем, словом, жестом актеров выглядывает не только жизнь, быт городка или деревушки, но и встает перед глазами совершенно определенный пейзаж, время года и даже погода того дня, на который пришлись все эти привлекшие внимание режиссера события.

"Одна абсолютно счастливая деревня" по повести Бориса Вахтина - спектакль из серии счастливых попаданий. Фоменко еще раз угадал свою карту, и выигрыш не заставил себя ждать.

Обозначив жанр происходящего на сцене как "этюды мастерской по одноименной повести", Фоменко скупой реализм советской деревни воспел языком поэта-язычника. Колодец-журавль, огородное пугало, козы, коровы, изящно и остроумно сыгранные актерами мастерской, обрели не только свой голос, но и душу, и характер, и каждый - свою историю. Колодец хранит так и никем не раскрытую тайну главного героя Михеева (Сергей Тарамаев), пугало заботится о том, как приютить нежных влюбленных, а коза готова чуть ли не расплакаться, когда появившийся в деревне пленный немец привязывает ее к колышку. Игровое пространство, заставленное ящиками, тазами, скамеечками, приготовленными для распилки бревнами, расширяется до бескрайних просторов нашей родины и достает до заграницы.

Фоменко запускает воображение на всю катушку. Длинный отрез ткани небесно-голубого цвета оказывается рекой, студеной и широкой. Тазы предназначены не только для того, чтоб деревенские бабы, изогнувшись, стирали в них белье. Они играют роль луж, в которые, нежно стряхивая капли, жарким днем ступает красавица Полина или, не разбирая дороги в ночной темноте, плюхаются усталые ноги в кирзовых сапогах. Ящики превращаются в тракторы, колодцы и окопы. Деревенские бабы оказываются то красавицами Венецианова, то работницами Малевича, то вдовами кисти советского художника Сергея Герасимова. А главные герои - деревенские влюбленные Полина и Михеев в исполнении Полины Агуреевой и Сергея Тарамаева - напоминают мифологических персонажей Ботичелли.

Фоменко растворил текст повести Вахтина в песнях и напевах. От кокетливой "В деревне нашей ты не найдешь другой такой Чариты" и печальной "Не для меня цветут сады" до утешительной немецкой, на губной гармошке наигрываемой "Лили Марлен". Разложил каждый шаг актеров на приступочки, спилы, заставил их перешагивать ручейки и лужи, играть не только такую любовь, что "плачу из-за него, проклятого, как подумаю, что убьют", но и сны, надвигающуюся дремоту, смертельную усталость и спокойное, умиротворенное счастье. И это у них получается виртуозно.

Фоменко умеет завораживать и обращать в свою религию. На этот раз она светла и поэтична. В "Одной абсолютно счастливой деревне" даже безвинно погибшие улыбаются с небес.

Коммерсант , 23 июня 2000 года

Елена Ковальская

Фоменко построил деревню

В финале театрального сезона новая премьера "Мастерской Петра Фоменко" прозвучала негромкой, но неожиданной нотой. В новом спектакле Фоменко выступил и в новом качестве. Не только режиссера спектакля. Не только педагога, выведшего на сцену своих студентов трех поколений. "Одной абсолютно счастливой деревней" Фоменко дает мастер-класс простой житейской мудрости самой публике.

Уже не один год Петр Фоменко читает со своими актерами "Войну и мир". Не один год он строит свой театральный дом. Гадали, что "Войной и миром" зимой откроется новое здание "Мастерской" - но нет. Первыми там вышли горьковские "Варвары" в постановке Евгения Каменьковича, а Толстого все не было. Однако спектакль по деревенской прозе Бориса Вахтина, который Петр Фоменко выпустил тихо, под сурдинку дачного сезона, кажется пробой голоса именно перед "Войной и миром".

"Одна абсолютно счастливая деревня", как говорят в спектакле, - это не повесть и не поэма. Это песня. Простодушная песня все о тех же войне и мире, о счастье жить и греховности уныния, которую в "Мастерской" пропели с невероятной ясностью и убеждением. Фоменко ведет свой урок простоты, инсценируя его как школу театрального ремесла. В нем участвуют актеры трех фоменковских выпусков. Из старших - недавно зачисленный в труппу Сергей Тарамаев (Михеев), долго работавший с Сергеем Женовачем. Из средних - Мадлен Джабраилова, Олег Любимов, Тагир Рахимов, Карэн Бадалов, Сергей Якубенко. Из младших - Полина Агуреева, Ольга Левитина, Томас Моцкус, Андрей Щенников и Илья Любимов. Рядом с ними - Людмила Аринина, уже игравшая в "Варварах". Спектакль составился из актерских этюдов - вроде тех, которые в театральном институте учатся делать на первом курсе, играя суслика или холодильник. На проложенных через сцену деревянных мостках "фоменки" играючи сочиняют новый мир. Не оживляют колхозный рай вахтинской повести (у Фоменко есть основания не испытывать ностальгию по прошлому), но обживают свою новенькую сцену как tabula rasa. Пробуя на устойчивость ногой мостки и бревнышки, испытывают этот мир на прочность. Обживают, населяют его живностью и предметами, которых играют с восторгом стихийных пантеистов. В этот пантеон, куда входят старый колодец и огородное чучело, черная коза и колхозный дизель-генератор, допущены и люди - однорукий председатель, три старухи, рыжий Михеев (Тарамаев) со строптивой возлюбленной Полиной (Агуреева). Люди здесь водят беседы с пугалом и слушают землю. Когда сюда ворвется война, возникнут и материализуются еще незнакомые слова. Фанерный гремучий лист будет Страхом. Бирка на большом пальце голой ноги - Смертью. Откроется Небо - гамак под самой крышей, куда отправится в одном исподнем рыжий Михеев. Он будет лыбиться оттуда и давать советы живым. В спектакле много воды: в ней плещутся, ее разливают по стаканам, в нее вступают - будто причащаются. Много дерева и белого холста. Много света и воздуха. Чего в "Одной абсолютно счастливой деревне" нет - так это пафоса и назидания. Нет школьной указки, тычущей в шестую часть суши на карте, мол, вот она, родина. Что не отменяет любви к этой суше. Нет воздетого к небу перста. Что не отменяет мысли о небе. Словом, это просто песня. Не гимн, но негромкий гимнический напев.

Ведомости , 23 июня 2000 года

Лариса Юсипова

Седьмой континент

Новый спектакль в "Мастерской П.Фоменко"

К 22 июня 2000 г. Петр Фоменко выпустил спектакль, поставить который мечтал еще в 70-е, - "Одна абсолютно счастливая деревня" по повести своего друга, мало известного тогда, да и сейчас писателя Бориса Вахтина (1930-1981).

В 70-е это ему не удалось, в 80-е тоже, и вряд ли дело только в идеологии - в том, что "Деревня" была опубликована сначала в "Ардисе", а только потом у нас и что один из ее героев, немец-военнопленный по имени Франц, совсем не похож на немцев, которые возникали в книгах, спектаклях и фильмах к 30-летию или 40-летию победы в Великой Отечественной. Поставить "абсолютно счастливую деревню" - такой, какой появилась она сейчас, - мог только человек, уже давно живущий на свете и давно размышляющий о том, что же такое абсолютное счастье.

В финале спектакля немец Франц держит в руках граммофон с вертящейся пластинкой "Лили Марлен" и дотошно, слово за словом переводит на русский этот немецкий шлягер. И, кажется, мелодия, послевоенному поколению не немцев известная лишь по знаменитому фильму Фасбиндера, озвучила собой весь спектакль - рассказ о женщине, пережившей, даже не осознав это толком, глобальную катастрофу

Но если фасбиндеровскую героиню несет по самому гребню волн, поднятых бурей, то деревенская девушка Полина как жила, так и живет в своем тихом углу вместе с козами, овцами, курами, огородным пугалом, колодезным журавлем и стародевичьими тетками, которые свято хранят какую-то роковую тайну.

Театр Фоменко уже давно превратился в миниатюрное подобие Мариинки - место, где по никому не известным причинам одна за другой появляются замечательные актрисы, при том что во всех остальных местах их страшный, ужаснейший дефицит. В "Деревне" нет прославленных фоменковских звезд: ни Галины Тюниной, ни сестер Кутеповых, а Мадлен Джабраилова занята в двух крошечных ролях - коровы и бабы Фимы. Спектакль поставлен на Полину Агурееву - совсем молодую актрису, для которой это первая главная роль на московской сцене и которая теперь явно должна перейти из "младшей группы" в главный состав "фоменок".

Ее Полина влюбляется, беременеет, играет свадьбу 21 июня 1941 г., а 22 июня ее муж (Сергей Тарамаев) отправляется на войну Его убивают, она рожает мальчиков-близнецов, а потом в деревне появляется пленный немец - и Полина опять рожает: двойняшек-девочек. На этом история, собственно, и заканчивается, и становится ясно, что это была история об абсолютном счастье.

Возможно, в 1965 г., когда появилась повесть, рассуждения о счастье применительно к забытому богом углу СССР звучали вполне иронично. Но интонация Фоменко совершенно серьезна: его "одна деревня" - это не сталинский колхоз, это целый мир, где все со всем связано, неодушевленные предметы сострадают одушевленным, а умершие подсказывают живым, как следует поступить, потому что сверху видно все-таки лучше.

В отличие от глобальной антиутопии, на которую замахнулся своим "Чевенгуром" Лев Додин, "Деревня" Фоменко не только не (анти)утопична, но и совсем не глобальна. Актеры, играющие совсем рядом со зрителем, длинное синее полотно, изображающее речку, окопы, похожие на песочницы, а небеса обетованные - на гамак, подвешенный высоко на деревьях близ дачного домика, - очень уютный мир, который катастрофы разрушить не могут, потому что они, катастрофы, тоже кем-то задуманы и для чего-то нужны.

Жизнь победила смерть - где именительный падеж, где винительный? - писал Даниил Хармс. Фоменко поставил спектакль, где жизни удалось занять именительный. Ради такого результата даже не обидно было держать паузу в 30 лет.

Время новостей, 23 июня 2000 года

Алена Солнцева

Лучезарное коромысло

Петр Фоменко поставил спектакль о настоящем счастье

Премьера пришлась на День национального траура - 22 июня в России отмечают начало Великой Отечественной войны. В советской культуре этот день почти всегда описывался одинаково: полное счастье, лето, радость, белые одежды, светлые надежды - вдруг внезапный мрак, горе, грохот снарядов... В повести Бориса Вахтина, по которой поставлен спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня», все происходит по той же схеме, что и во множестве других литературных произведений, спектаклей, фильмов, песен: герой уходит на войну в день своей свадьбы, увенчавшей нежную и страстную историю любви, и погибает. Необычно другое. Счастье, заливавшее сцену в первых, радостно-безмятежных лирических сценах, - не уходит. Оно возвращается вместе с убитым Михеевым, который и после смерти остается в своей деревне, где речка с излучиной и правым берегом, как и положено - низким, где колодец с журавлем, пугало, коровы, любимая Полина и двое близнецов растут, хоть и на капусте с картошкой, однако же богатырями. Остается и учит свою овдовевшую жену, что надо «взять в дом человека», а любить она его, Михеева, будет всю жизнь, и это ей поможет. И снова все в белых одеждах, и граммофон играет любовную немецкую песню, потому что списанный добрым капитаном из лагеря пленный Франц полюбил Полину, и она родила ему двух девочек-близняшек...

За мастерской Петра Фоменко закрепилась слава театра, которому особенно удаются вещи с легким дыханием, радостные и как будто детские. Критики даже обвиняли его актеров в инфантильности, в неумении играть глубокие и сложные чувства. Новый спектакль как будто взялся доказать, что, используя только светлую часть палитры, можно создавать произведения объемные, сложные - и не терять той трепетной свежести чувств и прозрачности красок, что, видит Бог, не недостаток, а редкое и ценное качество.

Простую историю делает не банальной поэтичность и искренность. Дается это современной культуре с трудом - только не в Мастерской Фоменко. Жанр спектакля определен как «этюды по одноименной повести». Его ткань сплетена из учебных упражнений - игра с воображаемыми предметами, изображение вещей и животных (Карэн Бадалов замечательно «показывает» колодезный журавль, Мадлен Джабраилова - корову, а Томас Моцкус и Андрей Щенников - заглохший двигатель). Вообще все довольно азартно лают, квохчут, блеют и хрюкают. Сценическая игра на тему «бабы пололи картошку» вызывает у публики восторг и аплодисменты. Азбука театральной игры помогает перейти к довольно простым, шестидесятническим идеям повести без насилия над умудренным опытом современным культурным сознанием.

Сергей Тарамаев, сыгравший в спектакле главную роль жизнелюба Михеева, поначалу очень похож на Леонида Утесова из фильма «Веселые ре6ята»."Белозубая улыбка, соломенные кудри, танцевальная пластика... Собственно, и спектакль построен по принципу джазовой композиции - каждый персонаж вступает со своей вариацией, мотивы повторяются, схватываются в свободной комбинации и разбегаются. На периферии возникают разные темы, узнаваемые с полузвука - например, после смерти Михеева заходит разговор о бессмысленности жизни во имя светлого завтра, но все социальное, политическое, публицистическое - второстепенно.

Для того времени, когда писалась повесть Вахтина, мысль о независимости личного счастья человека от социальных условий была почти крамольной. Тогда она воспринималась в контексте свободы. Сегодня она звучит по-другому: счастье - это вопрос одаренности. К нему нужен талант. Для актеров сыграть такое состояние - задача неимоверно сложная. Сергей Тарамаев и Полина Агуреева (Полина) справляются с ней отлично, хотя и по-разному. Для Тарамаева сыграть цельный и сильный характер героя, его почти животную, инстинктивную радость - во многом вопрос зрелой техники. Для Агуреевой - скорее, молодости и заразительности ее актерской природы. Но как бы там ни было, их любовь переливается на сцене живым перламутром, подогревая и расслабляя публику, готовую плакать, смеяться, послушно следовать за эмоциями героев, а после спектакля уносить с собой необычное для сегодняшнего дня состояние размягченности души.

Инсценировку повести сделал сам Фоменко, переложив мотивы деревенской, колхозной, военной прозы в сельскую пастораль, в которой милый дружок, любезный пастушок одаривает любовью свою избранницу, плещется речка, мычат коровы и нет никакой фальши, а все живет трепетно и простодушно, как будто никакого постмодернизма на свете нет и никогда не было. Бабы носят ведра на коромысле, вода тяжелая, спины выпрямляются, зады выгибаются, ноги напрягаются, и, сами понимаете, что происходит с молодыми парнями...

На недавно прошедшем «Кинотавре» актер Виктор Сухоруков, сыгравший в фильме «Брат-2», отбивался на пресс-конференции от невысказанных, но витавших в воздухе упреков в торжестве насилия и криминального жанра на экране. Время у нас сейчас такое, говорил он, вот изменится жизнь, и увидите - полетят журавли... В Мастерской Петра Фоменко они уже полетели.

Независимая газета, 29 июня 2000 года

Ольга Галахова

Взлетайте, бабоньки!

Премьера в "Мастерской Петра Фоменко"

КАЗАЛОСЬ бы, историю "Одной абсолютно счастливой деревни", поставленной в "Мастерской Фоменко" самим мастером Фоменко по прозе ленинградского писателя Бориса Вахтина, труднее всего назвать счастливой: предвоенная и послевоенная русская деревня, голодная, вечно стирающая у реки; безмужицкая, где всю тяжелую работу тащат бабы; деревня, истощенная войной. С чего же счастливая?

Вот Полина только-только родила, а ее мужик добровольцем радостно уходит на фронт и погибает, причем погибает мгновенно, даже не успев понять, что убит. Остались двое детей-близнецов, зарабатывать на хлеб тяжело, да еще работодатель пристает. Детей Полина поднимает на картошке. Каждый день по грязи пересекает несколько километров, чтобы получить работу. Тяжелейшее физическое выживание послевоенной деревни у Фоменко - фон: несколько штрихов мастера, и возникает весь быт небытового спектакля.

Вот бабы по худым мосткам с песнями, прибаутками вышли на реку с жестяными тазами стирать белье: лихо выжимают простыни, так что брызги летят в зрителя. Такого рода натурализм довольно часто свойствен как раз театральным спектаклям. В грубых полузэковских телогрейках с мужского плеча, в сапогах размеров на пять поболее, с мужской ноги - но как заполняют они радостью пространство сцены! Ненадежные мостки - своего рода подиум их деревенской жизни; на этот подиум выходят в азарте и кураже стирать не себе, а кажется - всему миру. И не тяжело им совсем, а счастливо. И хоть режиссер и не воссоздает натуру во мхатовской детальности, но кажется, солнце светит так ярко и вода в реке чистая, прозрачная, а мир вокруг - огромный, прекрасный, совершенный.

Петр Фоменко окружен справедливой любовью и почтением и своих учеников, и театрального сообщества. Сила его авторитета, вероятно, в том, что он бескомпромиссен в поиске ответов на вопросы о человеке как таковом и о современном театре. Оттого путь к спектаклю у Фоменко труден: ходят легенды о том, как он мучает актеров, как мучается сам, как актеру трудно обмануть его на репетиции и как легко потерять его расположение, если ты не способен к искренности. Его ученики, кажется, верят Мастеру беспрекословно и готовы бросаться в любые предлагаемые и не предлагаемые обстоятельства, оправдывать возможное и невозможное. Временами думаешь, если Фоменко велит им летать - они полетят.

За тем, что мы видим на сцене в спектакле "Одна абсолютно счастливая деревня", ощутима поразительная энергия утверждения жизни и утверждения театра.

Кажется неслучайным, что Фоменко обратился к своему нереализованному замыслу тридцатилетней давности, закрытому цензурой: военная проза как повод поговорить о счастье. Эта деревня счастлива потому, что у нее есть энергия жить, пока есть люди, способные любить. Витальная сила тем мощнее, чем тяжелее, невыносимее обстоятельства жизни, заставляющие человека открывать в себе такие духовные резервы, благодаря которым он очеловечивает себя и, стало быть, мир. По сути, сюжет спектакля настолько прост, что возможно недоумение изощренных театралов. Но как раз от изощренности и бежит Фоменко, режиссер не усложняет простое, а напоминает, что простое сегодня оказывается самым сложным как в театре, так и в нашей жизни, в которой остается все меньше и меньше этой самой жизни, живого, подлинного чувства, сообщающего радость бытия. Все просто: любить, рожать детей, пережить потерю любимого, погибшего на фронте, чтобы снова начать любить и снова рожать детей, и снова открывать и любить мир.

Когда макромир - народы, государства - сходят с ума, в микромире - в деревне - человек, естественно, сохраняет в себе и в других человека. Впрочем, Фоменко далек от сентиментального любования деревней и ее людьми. То не взгляд режиссера, взращенного писателями-деревенщиками семидесятых, в котором мир сужен до деревни, у Фоменко, напротив, деревня шире мира.

Каждый сантиметр игрового пространства, сосредоточенного по центру зрительного зала, Фоменко насыщает театром: вздыбленный мостками пол становится и берегом реки, и фронтовыми окопами, и заводским цехом; боковые стены зала - убежище рассказчика-учителя, также на них почти висит огородное пугало, которого играет Карен Бадалов. Он же в спектакле - дремучий дед и колодец с журавлем; потолок здесь - выси небесные, на которые уходят чистые души убитого Михеева (Сергей Тарамаев) и рядового Куропаткина (Андрей Щенников).

Пространство быта и символа органично сосуществует, перетекает одно в другое. Реальное и метафизическое соседствует просто, без лукавства, поскольку являются естественным отражением духовного строя "абсолютно счастливой деревни".

Убитый Михеев не исчезает из бытия, он просто переходит в другое измерение, не отсеченное от жизни в миру. Вот почему его жена Полина (Полина Агуреева) и не кажется вдовой, она ведет с ним разговор каждый день и не потому, что это ей помогает выживать: диалог с загробной душой лишен психологической корысти, экзальтированного мистицизма. Михеева, впрочем, язык и не поворачивается назвать "загробной душой". Он весело и просто из-под небесья в одном исподнем наблюдает за жизнью своей жены, а Полина не причитает, не всхлипывает, а смешно, по-детски выговаривает мужу, мол, он очень виноват, что его убили.

Любовь со смертью не исчезает, а продолжает жить и образовывать особое духовное поле, подвластное не только законам материального мира. Пространство души оказывается глубже, шире, насыщеннее видимого и осязаемого уклада. Дуэт, который ведут актеры Полина Агуреева и Сергей Тарамаев, исполнен в этой части спектакля мощно, сердечно и трепетно. (В скобках заметим: на наш взгляд, Михеев после смерти удается Сергею Тарамаеву больше, чем Михеев при жизни.)

Простота доходит до того, что кажется, Полина выйдет снова замуж из-за прохудившейся крыши. "Ну что мне делать?" - спросит она своего мужа, как будто он сидит с ней рядом, и тот также просто ответит: "Человека в дом ввести". Человеком, который войдет в дом, окажется пленный немец Франц по отчеству Карлович (Илья Любимов). Деревенские его возьмут к себе как рабскую рабочую силу, замотают данные о нем, чтобы работал на деревню, потерявшую в войне своих мужиков. Живой трофей - немец - достанется Полине, и она введет его в дом со страхом: мол, никаких там грешных помыслов чтобы не было, только работай. Но чем больше внушает эту идеологию себе молодая вдова, тем очевидней, как тянет ее к этому врагу. Вот она поливает из ковша пленному немцу, стараясь быть изо всех сил погрубее, но мы чувствуем, как между ними возникает физическое притяжение, как не получается у нее играть роль строгой, заботливой по-матерински хозяйки, а получается совсем не по-матерински... У них, Полины и Франца, родится двойня, немец захочет еще детей и не захочет почему-то уезжать из этой анархии, в которой совсем нет дорогого германскому сердцу порядка: здесь даже не привязывают скот к колышкам. Первый наглядный урок иностранец покажет аборигенам сразу: козу он станет приучать к порядку. Франц Карлович станет передовиком в колхозе, местные примут его в свое сообщество, полюбят и заметят: "не карьерист и не пьет". Биография же этого персонажа стартует эпизодом в начале спектакля: в тирольской шапочке, с губной гармошкой, он беспечно спускается, допустим, с Альпийских гор, еще не зная, какой капкан готовит ему ход истории, что впереди страшная война в снегах России. Вся жизнь Франца, прожитая до войны, промелькнет таким вот эпизодом, а жить по-настоящему он начнет на войне и в плену. Илья Любимов играет немца с добрым юмором, не превращаясь в карикатуру: привыкаешь к протяжной речи иностранца с акцентом, успеваешь полюбить его, как он успевает полюбить деревню и ее обитателей, по которым или таким, как они, Франц еще недавно стрелял. Актер открывает в своем персонаже лирический голос.

Он обнимает Полину, кажется, лунной летней ночью, выйдя на крыльцо дома, и пространство деревни преображается, теряя свою географическую конкретность. Звучит знаменитая песня, с которой не промаршировал, а прожил немецкий солдат, как с нашей "Катюшей" русский, - "Лили Марлен". Франц переводит Полине каждую строчку песни, вспоминая, быть может, свою родину, свою войну и свои надежды на то, что выживет. Ведь о чем мечтал каждый солдатик на войне: вернуться и обнаружить - тебя ждали и любили, любили и ждали. "Лили Марлен" давала такую надежду, и для Франца эта песня - молитва фронтового человека, мечта, которая воплотилась: он выжил, полюбил и счастлив в русской беспорядочной абсолютно счастливой деревне. Он не переводит, а повторяет Полине те слова молитвы, которые помогали переносить русские морозы, гибель товарищей, плен и верить, верить и еще раз верить в силу жизни.

Культура , 29 июня - 5 июля 2000 года

Геннадий Демин

Счастливая деревня Петра Фоменко

Сюрприз под занавес сезона

Становится ясно, сколь очевидный гражданский подвиг совершает молодежь, восстанавливая связь времен.

Скудный театральный сезон в столице вдруг завершился вереницей неожиданных сюрпризов.

Едва ли не самое ценное событие нынешнего сзеона – премьера в маленьком зале "Мастерской П. Фоменко". Театралы помоложе тут же вспомнят о лучезарном начале этой труппы – изысканном и таинственном "Приключении", тонких и изящных "Волках и овцах". Тем, кто постарше, неминуемо придут на память еще более знаменитые "Братья и сестры", прославившие Малый драматический Додина, поскольку у Фоменко та же тема – российская деревня предвоенных и военных лет. Существенная, впрочем, разница: ленинградские артисты – дети тех, кто пережил страшное время; для сегодняшних москвичей-актеров живая семейная связь истаяла, истончилась, уже не родители, но деды и бабки хранят родовую память. Добавьте еще пропасть между сегодняшним мегаполисом и тогдашней глубинкой; наконец – разрыв в психологии, вызванный сменой ориентиров в обществе, и станет ясно, сколь очевидный гражданский подвиг свершает молодежь, восстанавливая связь времен.

Повесть Бориса Вахтина "Одна абсолютно счастливая деревня", положенная в основу одноименного спектакля, – зарисовки сельского быта и история любви. Наутро после свадьбы ушел на фронт первый парень Михеев – поскорее разделаться с фашистом и вернуться к любимой Полине. Да нелегко ему пришлось там, задержался – и довелось ей одной вытягивать двух близнецов. А потом и вовсе пришла жестокая бумажка-похоронка.

Спектакль "фоменок" (так давно уже любовно зовет их критика и публика) родился из студенческой дипломной работы последнего выпуска Мастера – и напоминает о том открытостью, наивностью, свежестью. В маленьком зальчике на 80 мест – фойе бывшего кинотеатра с сохранившимися колоннами – публика размещена по обе стороны разновысоких деревянных станков. Это и стол, и мостки на речке, и окопы, а то сарай или делянка в поле. Тазы с водой – вот вам и река, и вечные деревенские лужи, и домашняя утварь. На противоположной от колонн стене – окна, которые выходят на шумную и перерытую стройкой очередного кольца Москву. Передвижные жалюзи-ставни закроют их, открыв другие, на стекле которых прозрачный набросок милого российского пейзажа.

Столь же просто и чисто, ясными красками и тонкими штрихами набрасывают участники портреты своих персонажей. Самая энергичная в деревне Баба Фима, вечная и неутомимая сельская труженица, – совершенно неузнаваема в ней бесстрашная и заводная Мадлен Джабраилова. Неудержимая сплетница Егоровна, всюду сующая чуткий и любопытный нос, – звонкая работа нежной Ольги Левитиной. Неизменно положительный и разумный, чуть занудливый Сосед – Сергей Якубенко. Сразу три броские, до совершенства отшлифованные скульптуры – уморительное Огородное Пугало, свидетель многих деревенских событий, столь же древний Колодезный Журавель и Дремучий Дед, что, припав ухом к земле, слышит стук военных эшелонов, – изощренные создания Карэна Бадалова.

Впрочем, большинство занятых в спектакле играют по нескольку ролей, умудряясь порой за секунды щедрой сценической самоотдачи создать законченный полнокровный характер – вроде того сластолюбивого цехового мастера (Тагир Рахимов). Режиссер смешал воспитанников разных выпусков – от зрелых, уверенных артистов до совершенно зеленых. Из новичков открытие – Андрей Щенников, окопный соратник главного героя, ясноглазый ярославский парнишка со смешной фамилией Куропаткин, грезящий по ночам о девушках (одна из самых проникновенных сцен спектакля). Много обещает и Илья Любимов – Франц, вначале ухоженный и добропорядочный бюргер, затем – военнопленный, оставленный в той самой деревне и сохранивший немецкую страсть к порядку посреди российской безалаберности.

Наибольший спрос – с центральной пары. Полине Агуреевой, актрисе сильного комедийного и лирического начала, в ее тезке больше удаются начальные сцены – тут и купание в широкой реке, представленной длинной мокрой простыней, и забавные и искренние сельские ухаживания. Для второй части – после ухода любимого, военной и послевоенной – недостает, наверное, жизненного опыта.

Сергей Тарамаев – самый звездный из состава спектакля, по-голливудски победительный. Его Михеев, сказочный добрый молодец, что пускается на хитрости, преследуя полюбившуюся девушку, простодушен и лукав, надежен и безмятежен. Трудно, наверное, пока сыграть то возмужание, что происходит на войне. А потом в безыскусном раю – облако-решето, подвешенное на канатах, – сидя с болтающейся биркой на голом пальце ноги, советовать оставшейся на грешной земле жене: найди себе человека, который поможет вырастить ребятишек. Ему еще бы разгульности, удали, былинной силы, чтобы стать не только главным персонажем истории, но притчи, которую задумал постановщик.

Однако, чудится, все придет со временем. Ведь "Одна самая счастливая деревня" создавалась – совершено очевидно – из этюдов. Все вместе они складываются в могучий эпос, в завораживающую картину народной жизни, от которой сжимается горло и предательски пощипывает под веками.

И эпитет "самая счастливая" в отношении деревни воспринимается без тени иронии – она сохранила завещанную предками духовную крепость и передала ее следующим поколениям.

А еще счастлив режиссер, который может выпустить такую постановку. Счастливы актеры, в ней играющие, особенно те, что начинают с нее творческий путь. Счастливы, наконец, зрители, которым довелось увидеть столь человечный и сердечный спектакль.

Московские новости, 18 июля 2000 года

Нина Агишева

Деревня, где всегда война

Спектакль Петра Фоменко дал новое дыхание старой повести писателя Бориса Вахтина

Уже не впервые соединение самого рафинированного отечественного театра с так называемой деревенской прозой дает превосходный результат - вспомним знаменитую трилогию Льва Додина по роману Федора Абрамова. Сегодня спектакль получился у Петра Фоменко, чьи студийцы инсценировали повесть Бориса Вахтина "Одна абсолютно счастливая деревня".

Сюжет, кажется, простой: жили-были в затерявшейся на просторах России деревне Полина и Михеев, любили друг друга, а потом началась война, и Михеева убили. Первую часть - мирную - "фоменки" показывают в виде театрально изощренных и эмоциональных этюдов, наполняя крошечный зальчик с оставшимися от старого кинотеатра колоннами звуками полощущегося в речке белья, брызгами воды из ведер на коромысле, бабьими песнями и ревом никак не заводящегося трактора. Здесь солируют актеры Сергей Тарамаев и Полина Агуреева, причем если лидирующий в любой труппе под стать своему таланту, то Агуреева, играющая все больше в эпизодах, теперь предстала настоящей лирической героиней - темпераментной) естественной и ни на кого не похожей. Надо сказать, что мастер придумал им изумительные сцены: чего стоит один только эпизод купания, когда на сцене два актера, кусок голубого полотна и - полная иллюзия вечерней прохладной воды, обнаженного женского тела, целомудренной и эротичной любовной игры. Театр ведь и есть иллюзия, и чем она правдоподобнее, тем театр лучше.

Словом, наслаждаешься любовной идиллией в бедной советской деревне, именуемой в те времена колхозом, и думаешь: почему же все-таки Вахтин считался некогда писателем-диссидентом? Разгадка - во второй части постановки. Михеева, конечно, на войне убивают, но убивают свои же - из-за несогласованности действий. А разговор майора, замполита и капитана, в результате которого и напарник Михеева Куропаткин попадает в штрафбат и тоже, конечно, погибает, является просто апофеозом тупости и трусости воинских начальников, которая и сегодня живет и процветает, о чем можно судить хотя бы по некоторым сообщениям из Чечни. На спектакле "фоменок" просто физически ощущаешь, как в одно мгновение Михеев, который еще вчера любил Полину и даже успел на ней жениться, и Куропаткин, который ни на ком жениться не успел, превращаются в пушечное мясо, в ничто. Когда Михеев умирает, то залезает как бы на небо, а в спектакле - на сетку, подвешенную к потолку, и к его голой ноге цепляют бирку. И все остальное действие уже происходит под этой свесившейся с небес голой ногой с прикрепленной к ней бумажкой. Так что у Вахтина, писавшего свою повесть уже давно, антивоенный пафос этих "этюдов" и сегодня, в разгар генеральского энтузиазма, звучит вполне по-диссидентски.

Уходящий сезон зрителя не баловал открытиями, но вот преподнес под конец впечатление сильное и пронзительное. И) ни в коем случае не умаляя достоинств работы Петра Фоменко и его актеров, думаешь: а не способствовала ли такому эффекту и воцарившаяся в последнее время в обществе напряженная атмосфера ожидания перемен к худшему, к тому, что вроде бы уже пройдено, а все равно вылезает из небытия, как памятник Дзержинскому на Лубянке? Слава богу, что хотя бы у нашего театра неистребима традиция говорить правду наперекор некоему общему мнению, поощряемому сверху.

Начавшись в русле деревенской прозы, повесть Вахтина заканчивается в стиле фантастического реализма. В ней никто не умирает, потому что убитые на войне смеются) вспоминают и даже беседуют с живыми. Михеев, например, советует Полине взять в дом мужчину, так как одна она с родившейся двойней никак не справится. Мужчиной этим, то есть новым мужем Полины и отцом ее новой двойни, становится пленный немец. Потом и Полина, и ее мать, и тетки Михеева тоже уйдут куда-то на небо с трепещущими белыми бабочками в руках, а жизнь в "одной абсолютно счастливой деревне" будет продолжаться. И туда опять будут приходить похоронки, как будто и не прошло более полувека.

Общая газета, 6 июля 2000 года

Ирина Дементьева

Фоменки играют счастье

Премьера в "Мастерской" на Кутузовском

ПЕРЕСКАЗЫВАТЬ сюжет бесполезно, он прост и знаком. Двое полюбили друг друга, он погиб на войне, она осталась вдовой с двумя детьми. Ей еще повезло, появился хороший человек, взял ее замуж, пошли новые дети. Некоторая неординарность коллизии в том, что хороший человек - не свой, не местный, а пленный немец, пожелавший остаться после войны в России, в "одной абсолютно счастливой деревне". "Товарища Франца Карловича" колхозное начальство вяло уговаривает "для порядка" вернуться на родину, но Франц под звуки солдатской песни "Лили Марлен" объясняет, что его мечта уже сбылась. Утопия, конечно, но прямо оговоренная уже самим названием спектакля "Одна абсолютно счастливая деревня", поставленного Петром Фоменко по рассказу его покойного друга Бориса Вахтина. Однако утопия, сыгранная на сцене "Мастерской" фоменками (так стало принято звать учеников мастера), оказывается не идилличнее, зато куда подлиннее и человечнее, чем реальный мир, лежащий за околицей счастливой деревни и изредка напоминающий о себе то войной, то циничной хитростью чьего-то начальства. В каком-то смысле они сошлись и поменялись местами, быль и небыль, счастье и горе, заодно перевернув зрителю душу.

А театр как будто и не озабочен реалиями и реквизитами, легко отвергая всяческую достоверность сельского быта: деревянный настил служит то мостками, с которых женщины полощут белье, то бруствером окопчика, где прячутся солдаты Михеев (Сергей Тарамаев) и Куропаткин (Андрей Щенников), то сельской площадью, где решают судьбу "товарища Франца Карловича" (Илья Любимов). Героиня (Полина Агуреева), купающаяся в реке, просто заворачивается в прозрачный синий шарф, одна из женщин на берегу (Мадлен Джабраилова), не меняя грима, на время становится... коровой, актер (Карен Бадалов), играющий резонера, он же огородное пугало, совершенно естественно становится и колодцем с журавлем. И уж вполне укладывается в российскую самоиронию почти цирковой этюд с попыткой запустить двигатель трактора, очень, кстати, смешной этюд, где Фоменко мастерски использует не только физическую гибкость молодых актеров, но и их понятную склонность к самым неожиданным решениям сценических экзерсисов.

Как из всей этой эклектики узнаваемо складывается впечатление светлого летнего дня с мычанием коров, запахами воды и земли - секрет. Когда-то Горький признавался, что в юности, прочитав "Простую душу" Флобера, разглядывал на просвет страницы, пытаясь разгадать, каким волшебством черные буковки превращаются в живую жизнь. Понять волшебство превращения цепи этюдов и смешения жанров лирики, эпоса, юмора, даже грубоватой эксцентрики в единый живой сплав спектакля, мне не дано. Секрет на то и секрет. Тайна режиссерского таланта плюс абсолютная вера в безграничные возможности театра.

Даже война здесь совершенно не страшная. Вот лист жести в руках немецкого солдата Франца то, гремя, изображает грозное оружие, то, свернутый в трубу, становится блиндажом или танком. Убитый Михеев забирается по канату, совсем как в школьном спортзале, на подвешенную к потолку сетку вроде гамака. Смерть вовсе не исключает его из жизни своей семьи и своих земляков. Просто погибший на войне взят на небо, где и лежит в исподнем, с биркой на ноге и подает оттуда реплики. Однажды он даже спускается по тому же канату вниз, чтобы дать своей молодой еще не изработавшейся вдове, жалея ее, трезвый совет - впустить в дом мужчину, иначе близнецов не прокормить и хозяйство не осилить.

Ну, и что здесь неправда, если, обсуждая свой житейский вопрос, они сидят рядышком, но не касаясь друг друга, послушно разделенные смертью. Что здесь неправда, если миллионы убитых михеевых вернулись после войны в свои счастливые деревни, восходя к исторической памяти народа и одновременно нисходя к интимной памяти семьи, жены. Что здесь быль, где явь, где сон, где грань между слезами и улыбкой?

Кто-то из критиков спектакля сказал: это песня. Так ведь и автор назвал свою повесть песней. Тем все и начинается. На стуле, подвешенном на веревках к потолку, автор, он же сельский учитель, держа в руках книгу, пытается объяснить, о чем песня. Несколько раз вступает: "эта песня о том...", но его прерывает живая жизнь, над которой автор уже не волен, а только со стороны и чуть сверху следит за действующими лицами, понимает их, любит, прощает и посмеивается.

И все же эта песня о любви Михеева и Полины. О вечной любовной игре, о суровом и патриархальном колхозном начальстве, об абсолютно обычной и, значит, счастливой жизни. Но почему так щемит сердце все два часа и двадцать минут, пока идет спектакль? Как откровенна и в то же время целомудренна сцена их любовного слияния, столько в ней плотской радости и человеческой нежности, как беззащитна и растерянна своенравная Полина перед предстоящей разлукой: "Ну, почему в воскресенье, когда люди должны отдыхать?" - упрекает она Михеева, который в то самое воскресенье 22 июня уходит воевать. Ради еще одного дня с любимым она готова не заметить, отодвинуть саму войну.

Спектакль-песню сопровождают и конкретные песни-зонги, спетые то отчаянно громко (влюбленным Михеевым), то лукаво, вполголоса (как "Челита" у Полины), то отстраненно задушевно (женский хор), то вовсе без слов (довоенное танго), совпадая и, наоборот, не совпадая со смыслом происходящего на сцене, но обязательно лирически взаимодействуя с ним. Но песни еще и стрелки на шкале лет, возвращающие нас в реальное время. Хотя... в спектакле нет ни одной военной песни! Война в нем предельно условна и начисто лишена героики.

Чего стоит зловеще-комичная сцена объяснения четырех офицеров с солдатом Куропаткиным. Единственный не погибший солдат отправлен ими в штрафбат за то, что уцелел при штурме пустого сарая. Совершенно замечательна хитроумная логика, по которой солдату следовало исполнять дурацкий приказ и одновременно бороться за его отмену. И фамилия Куропаткин обыгрывается военачальниками смешно и умело, чтобы испугать друг друга именем однофамильца солдата - царского генерала. Солдат Куропаткин отправляется в белых подштанниках наверх к Михееву, где продолжает прерванный их смертями мечтательный рассказ о немногих своих мужских победах и жгуче завидует Михееву, пережившему единственную любовь и успевшему жениться.

Как ни странно, но и сатирическая сцена не разрушает лирическую интонацию спектакля. Возможно, этого не происходит только с точки зрения российского зрителя. Ведь каждый из нас живет в своей абсолютно счастливой деревне.

Новые известия, 6 июля 2000 года

Елена Ямпольская

Счастливая деревня на Кутузовском проспекте

"Мастерская Петра Фоменко" возродила из небытия замечательную повесть Бориса Вахтина

Петр Фоменко - человек в себе. Можно даже сказать - глубоко в себе. Будучи облечен от природы и судьбы талантом и профессией режиссера, он ставит спектакли по собственному образу и подобию - закрытые, интровертные, словно чуть-чуть закомплексованные: хотите -вникайте, желаете - присоединяйтесь, нет - мы и без вас свой кайф поймаем. Некоторая сектовость -вот, пожалуй, единственный недостаток безупречных с точки зрения мастерства работ Фоменко. Впрочем, поклонники Петра Наумовича, а равно и его труппы, в просторечии именуемой "фоменками", не склонны считать эту особенность недостатком. Напротив, вневозрастная студийная романтика на сцене и ограниченный (малым количеством посадочных мест) круг понимающих ценителей в зале кажутся им признаками высокого театрального предназначения. Дискутировать по этому поводу совершенно бессмысленно. Театр - дело интимное, он, как мужчина, либо нравится, либо нет. (Для мужчин, возможно, - как женщина, хотя судить не берусь: театралов сильного пола в России вообще заметно меньше.)

"Одна абсолютно счастливая деревня" полностью соответствует ревнивым принципам Фоменко и "фоменок". Чтобы ее по-настоящему распробовать, прочувствовать и войти во вкус, обычному зрителю (не фанату) надо потерпеть в зальчике на Кутузовском, 30/32, примерно час. Это будет час скучноватый, полный недоуменного ожидания, но зато потом он вознаградится часом же щемящего и счастливого душевного возбуждения.

Начинается деревенская сага Фоменко незатейливо. Не потому, что сам Фоменко прост, но оттого, что русская деревня - как русская кухня - в чистом виде чересчур пресна. Актеры с энтузиазмом имитируют звуки скотного двора и прочие, относящиеся к сельской жизни, а именно: бабий визг, пьяный бас, шлепанье мокрого белья, тарахтящую матерщину тракториста и фанатичный бубнеж учителя с сакральным для России именем - Федор Михайлович. Виртуозная партитура, сопровождаемая остроумными пластическими этюдами и приправленная элементами "фэнтази": живое огородное пугало индифферентно наблюдает за мерным течением окружающей жизни; колодезный журавль сетует на свою скрипучую судьбу; колодец выдает старые тайны...

Времени нет. Нет сюжета, помимо милой любовной истории, где прелестная девочка (Полина Агуреева) изо всех сил сопротивляется упрямому парню (Сергей Тарамаев), которого любит, но замуж за которого идти категорически отказывается - характер показывает. Пастораль, да и только. Для зрителей первых рядов идиллия, правда, смазана: их подурной театральной моде обрызгивают водой, и перед носом у них в изобилии мелькают босые, не очень чистые актерские пятки (поскольку чистыми пятки на российской сцене сохранить невозможно).

Сюжет начинается, когда возникает время. Оказывается, перед нами не просто лето, а лето 1941 года. 21 июня, в субботу, беременную уже Полину все-таки удается затащить под венец, а назавтра, в воскресенье, молодая жена с кровью, руганью, слезами и отчаянием отрывает от себя вихрастого мужа, решившего - по непонятным ей причинам - вот так, с ходу, прямо из брачной постели, как последний дурак, очертя голову броситься в только что раскрывшееся пекло... Тут, честно говоря, циничное зрительское сознание требует малость возвернуться назад и объяснить, каким образом тихое пейзанское счастье было возможно в пору активного предвоенного колхозного строительства, но претензии, понятно, не к Фоменко, претензии к автору, а Фоменко, автора защищая и заслоняя, неожиданно разгоняет действие, как паровоз под гору. Так что уже не до возвратов.

Главного героя, обаятельного Михеева, нежно влюбленного мужа и заочного отца двух близнецов-мальчишек, вопреки всеобщим опасениям, в первый день войны не убивают.

Его убивают в другой, энный день.

Однако и паря над сценой в белом исподнем, он продолжает вести обстоятельные беседы с любимой супругой, и не прекращаются их вечные споры с неизменной присказкой: "Ты, Полина, пойми меня правильно...". - "Да не могу я понять тебя правильно, Михеев...". Совершенно поразительно, как юная совсем актриса живет на небольшой площадке, глаза в глаза с публикой, живой, искренней, невыносимой душевной болью. Совершенно потрясающ Тарамаев-Михеев: даже с биркой на ноге он продолжает воспевать всем существом прирожденного поэта маленькую часть земли, свою счастливую деревню.

Кто не читал Бориса Вахтина (1930-1981), а не читало его, что скрывать, абсолютное большинство, тому можно пояснить: "Счастливая деревня" есть отдаленное подобие Платонова (не по уровню гения, разумеется, и даже не по слогу, а по нежному, чувственному и целомудренному восприятию мира) с некоторыми отзвуками Войновича, когда речь идет о бредовой каше войны...

История на этом не заканчивается, она пойдет дальше, появятся новые персонажи, и вообще - за два с небольшим часа в "Мастерской Фоменко" успевает протечь целая жизнь. Потому после "Счастливой деревни" выходишь утомленным и умудренным - жизнь ведь штука нелегкая. И все-таки большая деревня Россия хранит покой, не разрушаемый ни колхозами, ни войнами, ни иными трагедиями и драмами. Нарушить можно, замутить можно, уничтожить - нет. Проходит рябь, выравнивается гладь, играет солнышко. И только души убиенных солдат трепещут над водой, как у Фоменко, белыми мотыльками...

Вечерняя Москва, 26 июня 2000 года

Ольга Фукс

Ради этого и придумали театр

Б. Вахтин. "Одна абсолютно счастливая деревня" Реж. П. Фоменко. "Мастерская Петра Фоменко"

Этот спектакль - как игристое вино. Пьешь без опаски, почти как воду - этакий long drink с ненавязчивым искристым вкусом. И вдруг понимаешь, что ты абсолютно пьян, что тебя "забрал" счастливый и грустный хмель. Когда последняя работа "фоменок" пообкатается на зрителях и "добродит", она станет сравнима по искренности и глубине с "Братьями и сестрами" ЛьваДодина или "Песней о Волге" Резо Габриадзе.

Ленинградский писатель и переводчик древней китайской поэзии Борис Вахтин, конечно, уступает в популярности Пелевину с Акуниным. Но есть некий круг Вахтина, состоящий из бывших и настоящих питерцев, которые до сих пор собираются вместе, храня память об этом малоизвестном и рано умершем писателе. Среди них - Юлий Ким и Петр Фоменко. Последний мечтал поставить "Одну абсолютно счастливую деревню" еще в семидесятых годах. Да запретили. Сюжет, где молодая солдатская вдова с двумя малолетними близнецами на руках выходит замуж за пленного гитлеровца, который почему-то захотел остаться навсегда в российской деревне, посчитали кощунственным. Как будто жизнь с ее мощью и хрупкостью, парадоксами и прозрачной просто-той можно впихнуть в какие-то рамки, тем более идеологические.

Кстати, одна абсолютно счастливая деревня существовала на самом деле - это Шишаки в Полтавской области, откуда рукой подать до гоголевских Миргорода и Диканьки. Вахтин строил там себе дом, но достроить не успел. А от вахтинской прозы рукой подать и до платоновского причудливого языка, и до зощенковской иронии, и до чонкинских ситуаций (солдат честно выполнял приказ, несмотря на его очевидную бредовость, за эту честность угодил в штрафной батальон и погиб).

Но литературные влияния - это из области филологии. Есть еще суть явлений, которую каждый понимает, проживает, постигает и выражает в одиночку. Фоменко - из тех, кто хочет дойти до самой сути. Он, как никто, чувствует опасность того, к чему в других театрах только стремятся (довольно часто - тщетно). Опасность мастерства или попросту умелости, за которыми так часто скрывается отсутствие искренности (при наличии мастерства и искренность можно сыграть). Он решил для себя, что надо вновь и вновь возвращать своих "фоменок", молодых мастеров, в стихию чистого ученичества, и начал с ними с этюдного метода (1-й курс института). Есть, к примеру, такие этюды - на одушевление неодушевленных предметов. Так появляются философски настроенное Огородное пугало, занудный и жадный Колодец с журавлем (оба в исполнении Карэна Бадалова, у которого в спектакле пять ролей), сердитый говорливый Трактор (Андрей Щенников), застенчивая Корова (Мадлен Джабраилова). За спектакль "фоменки" и их герои проделывают постепенный путь от одушевления вещей, механизмов, животных, реки к одушевлению человека, одушевлению жизни. От чистой игры - к чистому проживанию. От жизни земной, горизонтальной - к жизни душевной, вертикальной. Именно душевной - не духовной. Духовную оставим идеологам и этикам. А здесь без всяких заповедей и канонов постигают простые истины о том, что на войну уходят для того, чтобы с нее вернуться. Что мертвые наши никуда от нас не деваются, они рядом, и любовь не кончается с их смертью. Просто раз уж дано нам жить дальше, мы должны, мы обязаны любить живых. Любовь - единственное оправдание нашей жизни.

Погибший Михеев (Сергей Тарамаев) с неба (гамак для отдыха из мелкой сеточки) уговаривает свою строптивую жену Полину (Полина Агуреева) обязательно "привести в дом человека". Она надувает губы и обижается - как это он не может понять, что любит она его до беспамятства. Тоже мне герой! И так же обиженно вводит в дом притихшего раненого немца. А Михеев, свесившись со своего неба-гамака, смотрит, ревнует и радуется. И, завалившись поудобнее, вновь и вновь возвращается мысленно к своей Полине, счастливый оттого, что теперь никогда и никуда от нее не денется. Ради таких сцен люди придумали театр

Время МН, 21 июня 2000 года

Ирина Корнеева

История подождет - сначала про корову

В "Мастерской Петра Фоменко" премьера "Одной абсолютно счастливой деревни"

Уж сколько поколений театроведов и критиков сходятся в мнении, что спектакль "Братья и сестры", поставленный Львом Додиным по повести Федора Абрамова, есть самое совершенное и непревзойденное, что только знает советская и постсоветская сцена. Премьеру в театре Петра Фоменко по одноименной повести Бориса Вахтина можно назвать запоздалым эхом додинских "Братьев...", долетевшим до нас спустя десятилетия. Как некогда Додин, Фоменко выбрал ту же немодную по нынешним временам прозу - деревенскую. Воздействовать "фоменки" стараются на то же зрительское сердце, струны души затрагивают те же, действо ведут, не делая лишних пауз между смешным и трагическим, и даже в сценографии обнаруживаются тени легендарного додинского спектакля - на досках любят, зачинают детей, прощаются с жизнью. Ведь сказ про абсолютно счастливую деревню - это не повесть и не поэма, это, по определению режиссера, песня, в которую ворвалась война.

В спектакле много условностей, но он избавлен от двусмысленностей. Даже вознесение души убиенного на войне происходит наглядно - актер забирается под потолок, откуда будет всю вторую половину действа глядеть на жизнь деревни, побалтывая босой ногой и изредка давая советы живущим. Пространство небольшого зала в новом помещении театра на Кутузовском проспекте используют и по горизонтали, и по вертикали. Не из соображений экономии места, а с целью наполнить пространство целительной вахтинской прозой, переведенной Фоменко этюдами, эскизами, фантазиями в сценическую поэзию. "Борис Вахтин был ученым и писателем, ученость которому не помешала писать то, что трогает", - проводил ликбез Петр Фоменко перед вторым прогоном спектакля, который, по его признанию, "еще ветром качало", но судя по тому, куда дул ветер, клонило к лучшему.

Что в спектакле недосказали - пропели.

Любоваться главными героями лирической истории заставили. Про Полину (Полина Агурсева) хочется написать: жизнь брызжет из нее через край, грех в такую диву не влюбиться, и Сергею Тарамаеву, который играет ее суженого, восхищаться ею можно совершенно искренне, ничего не играя.

Необычным побаловали. Давно известно, что Карэн Бадалов сыграть может кого угодно и что угодно. 3 "Деревне" ему представилась такая возможность - он там и колодец с журавлем, и огородное пугало, и дремучий дед, и замполит; и так он един во всех лицах, точно всю жизнь этюдами "я неодушевленный в предлагаемых обстоятельствах" занимался.

Школьного учителя, взявшего на себя миссию летописца деревни, в спектакле на стуле "между землей и небом" подвесили. Чтоб не мешал, ведь не про историю идет речь, как его поминутно перебивают участники, - сначала про корову...

Где расположена эта абсолютно счастливая деревня, не сказать ни за что "фоменки" обещают с самого начала спектакля. Почему счастливая - самим предлагают догадаться. Может, потому она счастливая, что она же и самая обычная, философия жизни в которой одна - нехитрая. А еще, может, потому, что умеют в ней говорить с любимыми через пространство и советоваться с ними через время. Могут разговоры с ними вести даже после их смерти, и жаловаться им, словно ближайшим соседям, как невмоготу стало жить в их деревне. Где так же, как и везде на земле, когда муж рядом, жена с ним постоянно спорит, когда его нет - постоянно с ним соглашается, но где духовные связи людей сильнее, чем в любом городе. И дело не в свежем воздухе и чистой колодезной воде...

Эффекта додинских "Братьев и сестер", конечно, повторить не удалось, на то они и есть совершенные-неповторимые. Но после такого спектакля хочется в деревню. Пусть счастливую не абсолютно, а относительно. Да хоть в какую-нибудь - подальше от городской зауми, поближе к природе.

Известия, 20 июня 2000 года

Алексей Филиппов

Счастливый театр

Премьера Мастерской Петра Фоменко

Главным событием нынешнего театрального сезона наверняка станет новый спектакль Мастерской Петра Фоменко. Он называется "Одна абсолютно счастливая деревня", и его премьера состоится сегодня, - но корреспонденту "Известий удалось попасть на один из рабочих прогонов...

Это трогательный, теплый, тонкий спектакль, каких теперь, пожалуй, и не встретишь: видно, что его постановщик внутренне прожил то, о чем здесь идет речь, вырос на прозе "деревенщиков", успел захватить отголоски Отечественной войны.

Это спектакль, в котором ощутимы и мудрость немолодого человека, и такое свежее, ясное, острое ощущение жизни, какое бывает только у людей, перешедших определенный духовный рубеж и глядящих на нее немного со стороны. По сути дела, это лирическая исповедь замечательного режиссера Петра Фоменко, поставившего в своей Мастерской этюды по повести Бориса Вахтина "Одна абсолютно счастливая деревня": спектакль трогателен и прост, насыщен пронзительным ощущением прелести - и обреченности - бытия... Это одна из самых интересных работ Фоменко и, пожалуй, лучшая премьера нынешнего, оказавшегося на редкость удачным, сезона: пленяет не столько уровень мастерства, сколько чувство, которое в ней живет.

А это, пожалуй, главное, что определяет истинную цену и спектакля, и режиссера, и театра; одного лишь мастерства, алгебры, поверяющей гармонию, здесь мало. Режиссер и педагог, Фоменко воспитывает своих артистов уже много лет: сначала был курс в ГИТИСе, затем студия, ставшая театром, потом в нее пришло второе и третье актерское поколение, - и в лучших спектаклях Мастерской Петра Фоменко жило то же ощущение почти музыкальной слаженности, единства, профессионального и человеческого братства, которое ощутимо и здесь. Говорили, что его актеры повзрослели, и юношеское обаяние, за которое они прячутся на сцене, им уже не к лицу (повод дала и предпоследняя премьера Мастерской - "Варвары" Горького), но эту работу, отличающуюся, несмотря на камерную форму спектакля, сильной, почти эпической интонацией, надо судить по совсем иному счету.

Маленький зал, не вмещающий и сотни зрителей, посредине сцена, на ней артист Карэн Бадалов, застывший у столба с чучелом вороны на голове, - он изображает огородное пугало. Позже он будет и старым колодцем, и дедом главной героини, и замполитом (самым несимпатичным существом в этом наборе), а Мадлен Джабраилова побывает и старой колхозницей, и коровой. На маленькой сцене возникает сельская Аркадия - деревенский парень Михеев (Сергей Тарамаев) ухаживает за красавицей Полиной (Полина Агуреева), и этот пылкий, забавный, полный простодушного эротизма любовный ритуал пленительно хорош.

Есть наивная живопись, когда на полотне оживает мир, увиденный ясным, освободившимся от культурных канонов взглядом, - а Фоменко в этом спектакле создает наивный театр. Михеев победоносен, Полина кокетлива и лукава, колодец склонен к пессимизму и мудрствованиям, корова (она же баба Фима) упряма и брыклива - человек на равных обсуждает свои проблемы с огородным пугалом, и сидя на спектакле поневоле вспоминаешь то Пиросмани, то Шагала с его идиллическими деревенскими домиками и парящей над ними влюбленной парой.

Михеев и в самом деле взлетит: его убьют на войне, прикрепят к босой ноге смертную бирку, и он вскарабкается на небо - на подтянутую к потолку баскетбольную сетку. Мертвый будет наблюдать за жизнью живых, разговаривать с ними, с распростертыми объятиями встретит тех, кто наконец придет разделить его одиночество - ближе к финалу добрая и забавная театральная сказка превращается в притчу, и речь в ней идет не более и не менее как о смысле жизни.

Такой спектакль не смог бы создать молодой человек - мудрость постановки чересчур ясна, слишком прозрачна, Фоменко подводит здесь некоторый внутренний итог. Жизнь, какова бы она ни была, абсолютное благо: последние сцены "Счастливой деревни" зритель видит глазами находящегося в горних высях Михеева. На деревенских мужиках белые пиджаки, и даже лица у них, кажется, разгладились, - тому, кто находится "там", здешняя жизнь кажется раем... Но жизнь, и впрямь, хороша - в доме Полины появляется попавший в плен, да так и оставшийся в деревне немец, полюбивший женщину, обрусевший, наладивший запущенное хозяйство и наконец-то запустивший вечно отказывавшийся заводиться деревенский трактор (существо почти одушевленное). В "Абсолютно счастливой деревне" все заканчивается хорошо - так, как и должно быть во всех других деревнях. А в Мастерской Петра Фоменко вышел на редкость светлый спектакль - такой, каких теперь, пожалуй, и не встретишь.

Петр Наумович Фоменко - это стихия, непредсказуемое театральное явление, необъяснимый феномен. Пожалуй, не было в современной России режиссера более парадоксально мыслящегося и умеющего «взрывать» ситуацию, переворачивая ее смысл. За что бы он ни брался, классику или мало кому неизвестное современное произведение, предсказать происходящее на сцене всегда было невозможно вплоть до дня премьеры. Вот и «Одна абсолютно счастливая деревня», по мотивам произведения незаслуженно забытого советского автора Бориса Вахтина, в свое время произвела фурор.

О спектакле «Одна абсолютно счастливая деревня»

«Одна абсолютно счастливая деревня» - спектакль, ставший классикой репертуара Мастерской Петра Фоменко. К сожалению, поставившего его режиссера уже нет в живых и рано или поздно постановка уйдет в историю. А сейчас - это уникальная возможность «прикоснуться» к творчеству парадоксального гения, ставшего неповторимым театральным феноменом - Петра Фоменко.

Работая над этой постановкой, Петр Наумович пытался создать на сцене атмосферу, максимально близкую к описанной автором повести. Для этого он выбрал форму сценических зарисовок, в которых переплетаются жизнь, фантазия, сны. И, конечно же, все их объединяет одна общая тема - начало войны, которая навсегда (или не навсегда?) меняет жизнь «Одной абсолютно счастливой деревни». В центре событий - беременная Полина, которая со слезами провожает своего новоиспеченного мужа на войну и почти сразу же получает похоронку. Но к любимой он все же возвращается, в виде то ли ангела, то ли облака, и даже ведет с ней диалог.

Премьера спектакля «Одна абсолютно счастливая деревня» в театре Мастерская Петра Фоменко состоялась 20 июня 2000 года. По окончании сезона он стал лауреатом международной премии им. К.С. Станиславского в номинации «Лучший спектакль». А уже в 2001 году был удостоен награды «Золотая маска» в номинации «Драма - спектакль малой формы».

Те, без кого спектакля «Одна абсолютно счастливая деревня» могло бы и не быть

Несмотря на то, что Петра Наумовича Фоменко уже давно нет с нами, его спектакли, а за свою жизнь он поставил их более 60, продолжают жить. Последние годы он работал только в собственном театре, на сцене которого представил на суд зрителей «Театральным роман (Записки покойника)» по М.А.Булгакову, «Триплих» по А.С.Пушкину и другие работы.

Спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня» стал одной из самых ярких его постановок, покоривший театральные подмостки не только Москвы, но и Санкт-Петербурга, Дрездена. Неожиданными стали не только выбор произведения, взятого в качестве основы, его интерпретация, но и задействованный актерский состав. Главные роли исполнили Полина Агуреева и Евгений Цыганов. Вместе с ними в «Одной абсолютно счастливой деревне» играют Олег Любимов, Карэн Бадалов, Мадлен Джабраилова и другие.

Как купить билеты на спектакль

С каждым годом купить билеты на спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня» становится все сложнее и сложнее, в 2018 году их стоимость доходит до 20 000 рублей. Что, в общем-то, и неудивительно, ведь в этой постановке на сцене «сошлись звезды» - всегда актуальная тема, глубокомысленные авторские рассуждения, талант актеров и гениальная режиссура. Но мы готовы сделать почти невозможное и помочь вам. Каждый из наших клиентов может рассчитывать не только на заветные билеты, но и на:

• консультацию опытного менеджера, который ответит на все интересующие вопросы и поможет подобрать идеальный вариант в плане соотношения цены и качества;
• бесплатную доставку заказа по Москве и Санкт-Петербургу;
• скидку при приобретении более 10 билетов.

Для вашего удобства предусмотрены различные способы оплаты - банковской картой, переводом и даже наличными при получении заказа.

В этом коллективе работает Олег Любимов, выпускник РАТИ-ГИТИС, завершивший учебу в 1993 г.

Публика по достоинству оценила яркие образы Головастикова в «Варварах» и Капитана в «Приключении», Онуфрия Парамонова и Ивана Ивановича в пьесе «Современной идиллия», созданные талантливым актером. Олег Любимов тщательно готовится к каждому выходу на сцену, его вдохновенной игрой восхищаются многочисленные поклонники.

В постановке «Улисс» артист предстал в образах Адвоката, Листера, Патрульного и Ленехана, в «Двенадцатой ночи» он сыграл священника, в «Трех сестрах» – Человека в пенсне.

Сейчас Олег Любимов исполняет роли Аргатифонтида и Полида в «Амфитрионе», Герасима Горностаева в «Театральном романе», Лавочника и Жана II в «Носороге», он занят и в других пьесах текущего репертуара.

В фильме-спектакле «Повести Белкина. Гробовщик» Олег Любимов дебютировал в роли переплетчика, племянника купчихи Трюхиной. В дальнейшем он играл «Косматого» в многосерийном боевике «Джокер», Евгения в картине «Над городом», Илью в мелодраме «Лжесвидетельница». В фильмографии артиста в настоящее время восемь проектов.

{{togglerText}}

В постановке «Варвары» он прекрасно исполнил роль Притыкина. Сейчас публика может оценить актерское дарование Ильи Любимова, посмотрев спектакль , в котором он создает образ Вершнева. В пьесе артист блестяще играет Паратова.

Илья Любимов исполняет роль Франца в пьесе , в «Семейном счастии» играет Итальянца. Князь Андрей Болконский в инсценировке произведения Л. Толстого – это одна из самых ярких ролей харизматичного актера.

Он дебютировал в кино в короткометражке «Утро не время для девочек», далее сыграл Ерхова в сериале «Гражданин начальник», Виталия в «Неадекватных людях», был занят в других картинах. Поклонники сериалов по достоинству оценили запоминающиеся образы Александра Воропаева в «Не родись красивой», Макса Майорова в «Дневнике доктора Зайцевой» и Германа Ворожцова в «Корабле», созданные Ильей Любимовым. Фильмография актера насчитывает шестьдесят проектов.

{{togglerText}}

За свой талант и труд на сцене Рахимов в 2000 г. был отмечен премией Фонда О. Табакова, а в 2004 г. театральной премией «Чайка».

Фильмография Тагира Тимерхановича включает семьдесят две работы. Зрители запомнили его в ролях майора из «Хироманта», Аликбека из детектива «Срочно в номер», инспектора ДПС из приключенческой картины «Мальтийский крест», Сорокина в криминальном фильме «Исаев», Пети из «Лесника» и многих других персонажах. В драме «Космонавтика» Рахимов сыграл главную роль.

{{togglerText}}

Сергей Иванович был руководителем студии при «Московском театре драматической импровизации на Арбате» и студией при «Экспериментальном театре эстрадных миниатюр». Как режиссер он поставил спектакль «Убей меня, голубчик» для одесской антрепризы, «Лесные музыканты» в театральной студии г. Одинцово, а также «Винни Пух» в Омском ТЮЗе – эта постановка стала лучшей на Международном фестивале «Театр детства и юности» в 2000 г.

На съемочной площадке Якубенко играл следователя Горина в криминальной драме «Чужой среди своих», Ризина в картине «Жизнь и судьба», Генри в «Застывших депешах», пристава в «Борисе Годунове», прораба в мелодраме «Все ради тебя» и другие кинороли.

{{togglerText}}

Томас Часлово Моцкус активно работает на съемочной площадке. Первой его киноролью стал Костя из драмы «Замыслил я побег». Также он сыграл Антона в комедии «Формула», Григория в «Запасном инстинкте», Генриха в «Золотом теленке», Геннадия в «Охотнике». Всего фильмография этого артиста насчитывает более трех десятков ролей в фильмах и сериалах.

{{togglerText}}

«Одна абсолютно счастливая деревня»

«Деревню» по повести Бориса Вахтина я, как и многие другие, держу не только среди лучших из лучших спектаклей Петра Фоменко. Она занимает важное место в моей сокровищнице собственных театральных потрясений, которых за жизнь накопилось не мало, но и не много. «Деревня» там соседствует со Спартаком Владимира Васильева, с Тилем Николая Караченцова, с «Марией Стюарт» Евгения Колобова, с «Пьесой без названия» Льва Додина, с «Тартюфом» Анатолия Эфроса, с «Товарищ, верь!» Юрия Любимова, с «Болеро» Мориса Бежара.

Поразительное открытие этого спектакля в самом факте его жизни – на сцене, в актерском проживании, в парадоксальной поэзии авторского языка. В том, какой мир создал здесь режиссер – несуществующий и одновременно теплый, живой, подлинный. «Деревня» была его долгом перед памятью друга – рано умершего питерского писателя Бориса Вахтина. Их отношения прошли и драматический период разрывов, но в конечном счете сработала блистательная аксиома Айрис Мёрдок: «Произведение искусства смеется последним». Месть врагов и клевета друзей оказались бессильными перед тем, что объединяло двух настоящих художников – писателя и режиссера, и спектакль родился вопреки цензуре, наветам, неискорененным уродствам идеологии.

Спектакль о любви и о человеке. О том, что, наверное, нет ничего ценнее в мире, чем человек. И нет ничего дороже, чем любовь.

В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир – в зерне песка.

В единой горсти – бесконечность

И небо – в чашечке цветка.

Такая вот мудрость… Так я думала, когда собиралась вести на «Деревню» Тонино Гуэрра. Он приехал в Москву, как обычно, надолго и, будучи человеком, безмерно открытым новому и страстно любопытным к окружающей жизни, захотел увидеть «Деревню», которую раньше посмотреть не успел. Но театр Фоменко знал, видел «Войну и мир», восхищался и считал Петра Наумовича (которого называл, слегка искажая русские слова, «Фламенко») одним из наших лучших режиссеров наряду с Ю. П. Любимовым и Анатолием Васильевым. (Тонино Гуэрра, безусловно, был настоящим осколком итальянского Возрождения, чудом занесенным в современность. Они – Тонино и Петр Наумович – пришли в мою жизнь почти одновременно в августе 2006 года. И ушли вслед друг за другом в 2012-м… Так и стоят они рядом в моей памяти – два титана, два самых дорогих человека…) Пока мы с Тонино и Лорой ехали из их дома на Красных Воротах в театр Фоменко на Кутузовский проспект, я, как могла, мешая русские и итальянские слова, описывала и почти что «проигрывала» спектакль. Я была уверена, что эстетика «Деревни» – это именно тот кажущийся наивным, поэтичный, метафоричный и искренний театр, выразительность которого такова, что слова порой оказываются ненужными. То есть, конечно, язык Бориса Вахтина уникален, но моя уверенность в том, что «Деревня» может быть понята без слов и способна поразить в самое сердце, была незыблема. Тонино, которого я осмеливалась называть своим другом, всегда говорил, что «испытывает нежность к ошибке» – ему нравились изъяны внешности, слов, языка, – это подчеркивало индивидуальность. И еще он говорил, что «нужно стремиться создать большее, чем банальное совершенство». Моя вера в то, что «Деревня» – это точно спектакль для него, только крепла. Я видела, как спектакль начался, как Тонино, сидящий на стуле в первом ряду, весь подался вперед, между ним и сценой возникла какая-то внутренняя энергия и… я о нем забыла. Потому что передо мной возникла «Деревня» во всем изумительном и кажущемся простым естестве. И сколько бы раз я ни смотрела спектакль до и после, мне никогда не удавалось в эти два с небольшим часа ни на минуту вспомнить о себе – кто я, зачем, откуда, как мое имя? Гипноз Петра Фоменко таков, что тебе становится не до чего. И весь ты – там, где по мосткам идут бабы в галошах и грубых чулках, в белых рубахах и сарафанах, резко переламываясь в пояснице, работают в поле. А потом Полина Агуреева с коромыслом и полными ведрами (как это получается у такой хрупкой женщины?), кокетливо и непередаваемо изящно «отбрыкиваясь» от ухажера, пробирается мимо Михеева (Евгений Цыганов). А он неподражаемой мужественной скороговоркой декламирует монолог о коромысле, будящем такие непреодолимые желания в мужчине, когда давит оно на такие женские плечи: «Ничто не выбивает меня так из седла равновесия, как коромысло, возбуждая меня нестерпимо». Вся первая часть спектакля – история о любви, не знающей запретов и условностей, преодолевающей препятствия и несущей героев, как несет их река, в которой впервые соединяются Полина и Михеев. Для Петра Фоменко этот спектакль – самый чувственный, полный бурления страстей, упоения природой человека. И прежде всего женщины, наделенной неповторимыми интонациями Полины Агуреевой, всепобеждающей женственностью и манящим жаром тела. За этой женщиной можно пойти на край света. Для того чтобы передать откровение любви, ему нужно совсем мало – подсиненное, мокрое полотно реки, обнаженные руки героини, ее тонкие лодыжки и запястья, срывающийся от страсти голос и ощущение полета, когда на волне страсти и течения реки герои взмывают ввысь и проваливаются…

Перед глазами был дуэт Полины Агуреевой и Евгения Цыганова, а где-то в недрах эмоциональной памяти оживал другой дуэт– Полины Агуреевой и Сергея Тарамаева, первого исполнителя роли Михеева. Мне очень импонирует мужественная природа Цыганова, его сильная актерская индивидуальность, те проявления мужского начала, на которые невозможно не откликнуться женщине. Он обаятелен, бесшабашен, в нем ощущается особая человеческая порода, которая не позволяет мужчине оставаться дома, когда приходит война. Но при этом Михеев Тарамаева – это словно «первая любовь». При всей его тонкой лирической внешности он был выражением сути фоменковского половодья чувств: неуправляемый, озорной, простодушный, красивый, одержимый человек. Конечно, ни в какой деревне, и ни в каком городе, и вообще нигде, кроме как в театральной фантазии, не мог он появиться. Да и то благодаря страстному желанию постановщика создать именно такого героя.

Из чего Петр Фоменко построил свою «Деревню»? Из деревянных мостков, брызг воды, гремящих тазов и ведер, тряпок, оконной рамы и завалинки, свадебного венка Полины. Здесь колодец с журавлем играет ироничный Карэн Бадалов в лохматой шапке. Он свято хранит все тайны, доверенные ему, даже про жемчужное ожерелье на дне – подарок любвеобильного (его на всех хватало) отца Михеева не жене, а ее сестре. Колодец красуется потом в этом ожерелье, а дальше появляется в образе древнего деда-мудреца, слушающего, как грохочет земля от грядущего нашествия. А еще он сплел ее из странной смеси жанровых сцен и поэтических символов – как историю Коровы (кто только из актрис не переиграл эту роль!) или прохода баб на жатве, выпевающих: «Бабы, назад!», «Вперед!» А еще в «Деревне» Фоменко непрерывно звучит музыка – народные мотивы «Верила, верила, знала», «Не для меня придет весна» или песенка из любимейшего Петром Наумовичем патефона «Челита»: «Ай-я-я-яй! Зря не ищи ты, В деревне нашей, право же, нет Другой такой Челиты».

Для войны все на том же пятачке Зеленого зала старой сцены театра найдены другие образы – гремящие листы железа, в которые заворачиваются военные в плащ-палатках, едкий дым «Беломора», узкий угол траншеи и травинка, которую жует в укрытии солдат. А то фантастическое облако-рай, куда попадает погибший Михеев, а потом и его боевой товарищ бедолага Куропаткин (Томас Моцкус), Фоменко вместе с художником Владимиром Максимовым придумали до самозабвения просто – плетеный батут-гамак, где так удобно лежать и наблюдать за теми, кто остался на земле. То, что для героини спектакля естественно разговаривать с погибшим мужем, спорить с ним, ругаться (а что делать, если мальчишки-близнецы неуправляемы?), – удивительно точно. Любимые люди, где бы они ни были – всегда с нами. И образ рая, такой простой и лаконичный, выразительно характеризует стиль театра Петра Фоменко: не психологический и не реалистический, надбытовой, фантастический, условный и прекрасный. Театр поэта и лирика – открытого, бесстрашно обнажающего сердце и дающего публике «в детской резвости» играть на струнах собственной души. Чего стоит такая степень откровенности? Какого сердечного усилия и каких мук и сомнений? Зато, бесспорно, о создателе «Деревни» можно сказать: «Он хочет жить ценою муки, Ценой томительных забот. Он покупает неба звуки, Он даром славы не берет».

И вот уже не любовь, река, земля, плоть, яростные споры в борьбе за первенство между жадно и жарко влюбленными Полиной и Михеевым. Не остроумные пассажи в репликах односельчан, не смешные детали в поведении обитателей деревни, сквозь каждую из которых проступает фоменковская усмешка. Какая она – война – в спектакле Петра Фоменко? Ссутулившаяся Полина с темными кругами под глазами, похоронка, домогательства бригадира и – прибытие пленного немца Франца (Илья Любимов) для помощи по хозяйству. И вдруг в этой боли, неотпускающей тоске и почти физическом присутствии убитого мужа рождается другая любовь – просто, как совпадение, предназначение свыше и благословение ушедших. Невероятная смелость режиссера в том, что в свой поэтический и, несмотря на обилие бытовых штрихов, полупрозрачный спектакль он ввел, чутко следуя за автором повести Борисом Вахтиным, тему этой запретной любви. «Непопулярную» и для многих неприемлемую историю о любви русской женщины, потерявшей на этой страшной войне мужа, к человеку, воевавшему на стороне врага. Но для Петра Фоменко любовь не может быть ошибкой, не может быть предательством. Любовь всегда права. Он верил в это – и не только в театре. Поэтому в спектакле ничего не объясняется, ничего не показывается и не комментируется.

Воображение зрителя подключается к театральной реальности, и никому не приходит в голову спросить, почему Полина сменила ватник на белую шаль с шелковыми кистями, почему бабы поют многоголосием песню «Мой миленочек на фронте, он воюет не один» и почему нервный, красивый Франц приносит патефон и заводит пластинку с песней «Лили Марлен» в хриплом исполнении Марлен Дитрих. А сам срывающимся голосом, с трудом справляясь с прерывающимся дыханием, переводит слова песни – немного неправильно, но на самом деле изумительно точно: «Перед казармой, перед большими воротами, стоял фонарь и стоит до сих пор… Из тихого места, из глубины Земли, словно во сне, поднимусь я, влюбленный в тебя, как собака… Когда заклубится вечерний туман, кто будет стоять с тобой под фонарем? С тобой, Лили Марлен…» Я не знаю более точных слов о любви, которая сильнее смерти. И лучшего театрального финала в жизни. И не знаю, есть ли на свете другой спектакль, способный вызывать такие чувства. Даже не чувства, а страсти, потому что сделан он страстным человеком, обладателем храброго сердца, вмещающего и боль, и счастье.

И конечно, все это можно рассказать без слов – на языке образов и эмоций. Простых и всеобъемлющих, мудрых и главных. Как я была счастлива, что Тонино Гуэрра, поэт и сказочник, неореалист и фантазер, оскароносец и крестьянин из Сант-Арканджело, который сам был в немецком плену во время Второй мировой войны, подтвердил мою догадку: «Наташа, я понял все. Это мой театр…» Об этом они говорили после спектакля с актерами и автором спектакля, когда собрались все вместе в опустевшем зале…

…Белые одежды – рубахи и кальсоны – погибших, трепещущие мотыльки на проволочках в руках артистов («детский» театр – наивный и трогательный) и переливы художественного свиста «Танго соловья» – такими приходят мертвые к живым в финале спектакля. Потому что в «Одной абсолютно счастливой деревне» все – вместе. И так не бывает. Хотя…

2007 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Пять портретов автора Оржеховская Фаина Марковна

СЧАСТЛИВАЯ КАРТА

Из книги Мадонна [В постели с богиней] автора Тараборелли Рэнди

Счастливая развязка Никто так не гордился теми изменениями, которые произошли в Мадонне, как ее отец, Тони Чикконе. Он никогда не одобрял ее стремление стать танцовщицей и надеялся, что она сначала закончит колледж. Но он всегда понимал, чего хочет его дочь. И теперь он был

Из книги Романтика неба автора Тихомолов Борис Ермилович

Счастливая койка Все наши тринадцать коек оказались на редкость счастливыми. Вот уже третью неделю как мы в полку, а никто из нас не погиб: каждую ночь мы возвращаемся на свою базу целыми и невредимыми. Мы уже стали завсегдатаями кино и танцплощадки. Мне это не нравится, и я

Из книги Моя жизнь в искусстве автора Станиславский Константин Сергеевич

Из книги Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах. автора Керсновская Евфросиния Антоновна

Счастливая весть В начале войны ссыльных не призывали в армию. Я подразумеваю старшее поколение. В первые же месяцы войны молодое поколение - те, кому было 18–19 лет, - были «восстановлены». Продолжая оставаться ссыльными, они получали право умирать за родину, то есть за

Из книги Великие женщины мировой истории автора Коровина Елена Анатольевна

Самая счастливая Она появилась в королевской резиденции в Тауэре в начале мая 1533 года. Через несколько дней состоялась ее свадьба с королем Англии Генрихом VIII, и фрейлина Анна Болейн (ок. 1507–1536) стала королевой.Брак был по большой любви. Однако от своей фамилии Болейн Анна

автора

«...Новостей абсолютно нет» Последней станцией перед границей был Ковель. Только здесь мы узнали, что едем не в Германию, а в Польшу. Нас вывели «на оправку» (в уборную), снова загнали в вагоны и больше не выпускали. Мы, как заключенные, высовывались из окон посмотреть на

Из книги Жизнь и необычайные приключения писателя Войновича (рассказанные им самим) автора Войнович Владимир Николаевич

«…Новостей абсолютно нет» Последней станцией перед границей был Ковель. Только здесь мы узнали, что едем не в Германию, а в Польшу. Нас вывели «на оправку» (в уборную), снова загнали в вагоны и больше не выпускали. Мы, как заключенные, высовывались из окон посмотреть на

Из книги Иван Айвазовский автора Рудычева Ирина Анатольевна

Счастливая встреча До сих пор в Феодосии пересказывают легенду о мальчике, рисовавшем самоварным углем на беленых стенах домов армянской слободки. Современник и преданный друг И. К. Айвазовского Николай Кузьмин писал: «Неуверенной детской рукой начал он карандашом

Из книги Воспоминания. От крепостного права до большевиков автора Врангель Николай Егорович

«У него абсолютно нет воли» То, что мы от него узнали, было неутешительно: армия была превосходна, дрались как львы, но высшее начальство было бестолково, и ему не доверяли. Забота о раненых была недостаточной. В приемном покое, где вначале находился мой сын, ни врач, ни даже

Из книги Великий Сталин автора Кремлев Сергей

Глава первая Абсолютно первый… Слова Ленина о том, что заслуги исторических деятелей судятся по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками, впервые увидели свет в 1897 году, когда в журнале «легальных марксистов» «Новое слово» была опубликована

Из книги Пока не сказано «прощай». Год жизни с радостью автора Уиттер Брет

И все же счастливая Странно теперь вспомнить, как я жила раньше, - на автопилоте.Сорок с лишним часов в неделю я посвящала любимой работе, писала репортажи из уголовного суда для газеты «Палм-Бич пост». Еще сорок - разруливала пограничные конфликты сестры и двух

Из книги Готфрид Лейбниц автора Нарский Игорь Сергеевич

Абсолютно первые истины… Среди истин разума абсолютно первыми1 являются тождественные истины, а среди истин факта - те, из которых a priori могут быть доказаны все опыты (experimenta). Ведь все возможное стремится к существованию, а потому [любое возможное] существовало бы

Из книги Память о мечте [Стихи и переводы] автора Пучкова Елена Олеговна

«Одна новинка; да всего одна…» Одна новинка; да всего одна разыскана за книжными рядами, смущается, обласканная вами, и отрицает то, что есть она, и жребий свой. Но книгами, вещами вещает нам желанная страна, их счастьем будничность окружена, они смягчают грани между

Из книги Артем автора Могилевский Борис Львович

Из книги Мои Великие старики автора Медведев Феликс Николаевич

Человек не может быть абсолютно счастлив – Да, вся наша культура вышла из русской, и в хорошем, и в плохом. Почему в плохом? Потому что длина речей наших политических деятелей такая, как у русских политиков. У русских, а не у американских. А тема страдания в русской

Любовь, война и немец

В «Мастерской Петра Фоменко» «Одну абсолютно счастливую деревню» сыграли в 250-й раз

– Спектакль «Одна абсолютно счастливая деревня» - второй опыт обращения Фоменко к этой пьесе. Первый раз был со студентами в ГИТИСе. На вашем курсе?

– Нет, это был курс перед нами. Я вас поправлю - это не пьеса, а повесть. Я точно не знаю, как работали над ней тогда, в первый раз. Петр Наумович говорил, что студенты делали какие-то этюды, наброски. Например, он вспоминал, как делались сцены про одного из персонажей – Корову. У нее появлялся на свет теленок! В «Мастерской» Петр Наумович вновь обратился к этому материалу и на этот раз довел все этюды до спектакля.

– Как начинался этот спектакль?

– Как обычно: если мне не изменяет память, мы взяли повесть и стали читать. Прочитали ее всю и потом уже сузили до театральной композиции, с которой потом работали.

– Кажется, что огромное количество спектаклей в вашем театре начиналось с самостоятельных работ.

– Да, у нас есть такие внутренние показы, когда все могут показывать все. Они называются «вечера проб и ошибок». И несколько спектаклей родилось именно из тех заявок и предложений. Но это больше касалось актерских работ. Петр Наумович, когда затевал новую работу, всегда уже знал канву, по которой будет плести узор. Он знал, каким будет его спектакль, а мы уже шли за ним. На репетициях «Деревни» я научилась колоссальному терпению. Мы иногда подолгу лежали в этих деревянных декорациях, дожидаясь своих сцен. Бывало, даже засыпали.

– Почему засыпали? По ночам работали?

« На репетициях «Деревни» я научилась колоссальному терпению»

– Мы могли работать с одной сценой очень долго. А все в этот момент должны быть на сцене. 30 минут - это еще ничего, а когда час, два, три, то уже понимаешь, что не войти, не выйти, ничего не можешь сделать, и начинаешь оседать. Но это происходило незаметно для режиссера. «Деревня» - ансамблевая постановка, недаром спектакль называется именно так, а не, скажем, по именам главных героев. Это очень тонкий спектакль, потому что завязан на мелочах, нюансах и если один артист делает что-то неверно, то все действие идет уже не так, как задумано. Кажется, что так можно сказать про все спектакли. Но про этот - особенно. В нем есть особые, определенные интонации. Когда мы вводили новых людей, было трудно. Не потому, что они не справлялись, а потому, что объяснить это оказалось не так-то просто.

– Все новые, кого вводили, справлялись?

– Конечно. И спектакль приобретал новое звучание и нюансы. У меня недавно появился шанс смотреть спектакль со стороны - я играю теперь в очередь с Ириной Горбачевой.

– А почему?

– Были технические причины, и Ира согласилась нам помочь - ввелась на мою роль. Справедливо было дать ей возможность и дальше играть.

– Ваша замена не связана с усталостью - постановке-то уже 13 лет?

– От моей роли устать нельзя. Труднее, мне кажется, главным героям. Вообще бывают спектакли, где все так сделано, что даже не замечаешь, что ты их играешь. Просто живешь, дышишь, воспринимаешь, и все это так естественно для тебя! «Деревня» для меня - один из таких спектаклей.

– Уход из спектакля - это всегда болезненно?

– Когда спектакль рождается совместными усилиями многих людей, тяжело, если выпадает один компонент.

– Спектакль изменился за эти годы?

– Изменился. Мне кажется, про любой спектакль можно это сказать. В нем очень много личного. А со временем ведь меняется не только возраст, но и ощущение мира, себя. Какие-то вещи ты уже делаешь по-другому. Но зритель все равно считывает то, что заложено режиссером. С Петром Наумовичем мы прорабатывали все вплоть до поворота головы.

– То есть здесь больше вел он, чем полагался на артистов?

– Некоторые сцены мы делали без него и потом ему их показывали. Например, про баб, которые полют картошку. Мы с педагогом Верой Петровной Камышниковой поработали и что-то «изобразили». В основном так и осталось в спектакле то, что мы тогда сами напридумывали. Петр Наумович сам очень четко показывал, что и как играть актерам. Это вообще был его способ работы - все сначала пропустить через себя. Автор повести, Борис Вахтин, был его другом, и, конечно, Петр Наумович его больше понимал и чувствовал, чем мы. Он сам придумал пространство - все эти тазы с водой, канаты, пеньки, ведра. Он очень внимательно относился к костюмам. Кажется: подумаешь, любую тряпку наденешь! Нет! Там очень много условного, много театральных образов. Но в этом он требовал абсолютно безусловного проживания. Это касалось предметов, одежды, грима. Петр Наумович всегда требовал правды, говорил: «Нет, вот так не играйте! Это из какого-то советского плохого кино про деревню тридцатых-сороковых годов!!»

– Как проходила первая часть работы - разбор, читка? Предвоенное, военное и послевоенное время все-таки еще очень близко. На что вы опирались?

– Все рождалось ассоциативно-образно. Мы опирались на слова, потому что именно на них завязана ткань действия. Человек, рассказывающий историю, опирается только на то, что говорит. И это составляло предмет игры. Мы занимались тем, как написаны слова, как они скомпонованы друг с другом, естественно, слушали музыку того времени.

– А сам Фоменко был еще в силу возраста и свидетелем.

– Да, и он очень много рассказывал. У него был интересный дар: не зная, он очень хорошо чувствовал природу деревни. Сомневаюсь, чтобы Петр Наумович бывал в деревне очень часто. Но чувствовал нутром, что вот тут ерунда какая-то, а вот это именно то, что нужно.

– «Одна абсолютно счастливая деревня» идет у вас на самой маленькой сцене. А не было идеи перенести ее на большую?

– Пару раз вывозили «Деревню» на гастроли, играли на большом пространстве, например на сцене Александринки. Но мне показалось, что это было уже не то, что хотелось, - ушла подробность, звук удалялся, появлялся гул. Везде был этот странный эффект. И только один раз, в Германии на небольшой сцене, было лучше. Все-таки этот спектакль камерный. Тут тебе рядом и пенек, тут и вода в тазу, тут и мостки. Интереснее, когда все это скученно.

– Тринадцать лет - очень солидный возраст для спектакля. Почему он так сохранился?

– Может быть, ответ прозвучит пафосно: в спектакле есть крепкий дух. Это самое главное - могут меняться артисты, но дух ничем не перешибешь. И еще в «Деревне» есть такие человечески понятные темы: война, предвоенный и послевоенный период - невольно будешь играть очень честно.